Четыре четверти
Шрифт:
– Хельга. Скажешь тоже, – закатил глаза, и не думая слезать с парты. Звонок заставил. Слезть. Не знаю, насчёт подумать. Ему виднее.
– Ничего себе у тебя братик, – присвистнула Эля, проводив его взглядом. Столкнулись на выходе. – Как его зовут?
– Марк, – уронила я как можно равнодушнее. Поставила учебник. Открыла тетрадку географии, спрятала под неё планшет. Достала наушники, чтобы незаметно протянуть под волосы.
– Познакомишь? – спросила рыжая. Я подумала про
– Как-нибудь, – отмазалась я. Вплыла учительница. С мелкими, завитыми чертами, полная, в пышной причёске и костюме-тройке. Всё стало сном.
Я посмотрела видео в интернете. О девочке по имени Юля. О девочке, которой больно жить. С неё слезала кожа, когда до неё дотрагивались. Тонкая, как у бабочек. Я провела ладонью по предплечью. Родинки остались на своих местах. Я посмотрела вокруг. Люди носили одежду, не думая, как она на них сидит. Я впустила в себя ощущение. Мне стало больно даже дышать. Я вспомнила о чуме. О сибирской язве. О проказе. О пляске святого Витта. О плясках в баре, с разбитой жизнью. Всё это навалилось на меня одной волной. Я пыталась закрыться, но волна оказалась сильнее. Я опустила голову к парте и дышала, чтобы не задохнуться. На лбу и шее выступил пот.
– Оболенская, – провозгласила географичка. – Давай проверим, чему вас учат на Неве. К доске. – От доски (над морем, с пиратского судна) меня спас звонок.
тетрадный листок с инструкцией:
Если бы добрый волшебник предложил вам исправить ошибку, ту самую, после которой вся жизнь пошла наперекосяк, как бы вы скрутили петлю в материнской утробе? Предлагаю проверенный метод (научил отец). Называется «спецназовский узел». Кожа ремня должна быть мягкой, истёртой, но крепкой. Кладёте ремень лицевой стороной вниз, один из концов (где дырочки) сворачиваете пополам, нутром наружу. Получившуюся петлю заправляете в пряжку. Если потянуть за хвост, оставшийся край, узел без ножа не расцепишь. На здоровье.
«Папа уже мёртв, – писала я, – но пока об этом не знает».
«Брат когда-нибудь кинет меня ради одной из них, – писала я. – Надо помнить, что он говорил. Если его нет рядом, на тебя напали, и у тебя есть нож, выбери точку: горло или солнечное сплетение. Бей прямо туда. Его нет рядом. Опасность всё ближе. Она безлика и неуязвима для лезвий».
– Оболенская, – вмешалась математичка, – может, ты расскажешь основные понятия многочлена? Записки положи сюда, на стол,
Блокнот ушёл в сумку. Понятия я ей объяснила.
– …а теперь я дам вам примеры, первая пятёрка решивших получит соответствующую оценку, шустрее достаём ручки и включаем мозги…
Я убежала первой. Дождь врезал пощёчину земле, разомлевшей под ласками солнца. Охранник за лишней партой, как яйца, высиживал геморрой.
– Не дёргайся, – сказал Марк (с Таней, без свиты). – Я вызвал такси.
Жжёная резина
Это случилось в тот же день, ближе к вечеру.
Один фонарь на всю улицу, и тот мигает.
Мы, вдвоём с Марком, отправились куда ни попадя, по темнеющим переулкам. Я надела грубые резиновые сапоги и болоньевую куртку. Под подошвами хлюпала грязь. Свет срывался. Небо засыпало звёзды чернозёмом, закопало в глине туч. Тропинки язвились ямами. Бугрились кочками. Из-за дощатых изгородей лаяли псы. Петухи ругались. Шиферные крыши почти смыкались, но не дотягивались друг до друга.
– Давай заблудимся, – предложил брат. С компасом и навигатором в кармане.
От обеих сторон дороги, перпендикулярно – расходились узкие переулки сельских домов, как шерстяным свитером, запряженных нитями темноты. Кривозубые шеренги. Рядовые солдаты без ориентиров, группы крови на рукаве. Мы шли по тонкой полоске земли между проезжей частью и жухлыми газонами у ворот, метрах в двадцати от жизни (в окнах горели внимательные жёлтые лампы), и, не сговариваясь, свернули в один из переулков. Жестяная табличка «пер. Лесной» держалась на честном слове. Лужи приходилось огибать по каменистым бродам. Видимо, здесь обитала беднота. Из некоторых труб валил дым. Иногда попадались целиком заброшенные участки. Крапива и полынь.
– Темно, хоть глаз выколи, хоть кому-нибудь, особой разницы не заметишь, – сказал Марк. – Где-нибудь на заброшке можно переночевать.
– Можно и жить остаться, – добавила я.
– Вообрази… – он посмотрел вверх, на луну, которой не было видно, – вообрази землю после катастрофы. У тебя ничего нет. Даже имени. Паспортные базы стёрты. Ты идёшь среди дымящихся обломков. В клубах дыма. Небо – чёрное, но, день или ночь, нельзя понять, часов нет, а темно круглосуточно. И вдруг ты замечаешь, да, на обочине – последнего выжившего вместе с тобой. Девушку в белом платье, которая курит последнюю на планете сигарету. Она поворачивается. И тебе уже наплевать, как тебя зовут, и есть ли что-то ещё. Ты видишь одно: насколько она прекрасна.
Конец ознакомительного фрагмента.