Четыре ночи
Шрифт:
– Сговорчивые вертухайчики, – радовался Клещ, прижимая ёмкость к груди, как родное дитя. Затем он открыл кран и положил спирт под струю ледяной воды.
– Береги себя, – прошептал он с вожделением.
Всё шло, как обычно. Арестанты, если они не зелёные новички, привычны к такому образу жизни. Их мало чем можно смутить.
К вечеру все трое, сытые и пьяные, заплетающимися языками травили друг другу разные байки: смешные и грустные, увлекательные и не очень.
– А я вот слышал, – сказал Кабан, – что в этом «иваси» (как меж собой звали изолятор временного содержания) такая бодяга творится… Здесь… Короче, тут люди того… Дохнут.
Кабан был самый молодой из них. Ему только-только исполнилось двадцать три, и потому спирт скосил его раньше и сильнее остальных.
– Я тоже что-то слыхал, – подтвердил Сеня Шило, но всё как-то смутно. Неясно.
– Ага, – отозвался Кабан. – А мне эту историю Тёмный приколол.
– Ну, Тёмный-то известное трепло, – ухмыльнулся Клещ. – Ему бы басни катать да бабло за них рубать.
– Нашенский Кинг, ага, – согласился Шило.
– До Кинга-то ему, как до Эйфелевой башни пешком, – Кабан даже улыбнулся такому своему удачному сравнению, – но что-то в нём есть. Так вот, он рассказывал, что несколько лет назад здесь произошла двойная мокруха… Или взаимная… Не знаю, как назвать. Короче, дело было так…
Поймали одного солдата, который ночами выходил на войну в родном городе. Незадолго до этого он вернулся из Чечни. И так уж вышло, что телом-то вернулся, а умом – нет. Спятил он на почве вражды и убийств. Ему постоянно казалось, что его окружают, или снайпер пасёт и всё выцеливает. Он даже дома шкерился и по квартире зигзагами в нагибку ходил. На стенах ему мерещились точки от лазерных прицелов и тому подобная ересь. Шизуха, короче, полная. Но диагноз-то ему никто не удосужился поставить, и вылечить не постарались, а просто бросили в мирную жизнь, как ненужную собаку.
А собакой он не был.
Нет, он был настоящим хищником.
Да при том сдвинутым.
Где-то он раздобыл себе пистолет (в принципе, если ты не совсем законопослушный гражданин, тебе это сделать не составит труда) и по ночам стал вести войну с врагами. Беда, что существовали те лишь в его голове, а на деле ими оказывались либо местная шпана, либо мирные бомжи, либо тихие алкоголики, либо вообще бытовой люд. К тому моменту, когда его поймали, он успел настрелять больше десятка ни в чём не повинных людей.
Все знали эту ужасную историю, но мало кто знал её кровавое продолжение.
Солдата скрутили и бросили в это самое «иваси». По легенде, в нашу девятую камеру. Вояка тут же объявил голодовку и предъявил свои требования. Он написал на оборванном листке бумаги, что слова не скажет, пока эти «мусульмане» не свяжутся с его командованием и то не вышлет в этот «Богом проклятый горский край» своего представителя.
Крыша у солдата съехала напрочь.
Вертухаи поржали над клочком бумажки со скачущими буквами, да и отдали начальнику. Начальником ИВС на тот момент был человек с развитым чувством юмора, но ума недалёкого. К тому же он не мог допустить, чтобы в подведомственном ему учреждении что-то выходило за рамки нормы. В его голове созрел план убийственной шутки, которая, по его разумению, должна была разрядить ситуацию. Он где-то достал военную офицерскую форму с полковничьими погонами, вырядился в неё, нацепил табельный ПМ и в таком виде отправился к заключённому. Бесспорно, это оказалось фатальной ошибкой.
Конец ознакомительного фрагмента.