Четыре
Шрифт:
Аглая сама ответила на мой немой вопрос:
– Это мой салон. А живу я этом же доме.
– Круто, – оценил я.
– Ничего хорошего. Хотя бы на работу надо ходить пешком, – улыбнулась Аглая.
– Хозяйке не обязательно ходить на работу, – заметил я.
– Если только работа не доставляет ей самой удовольствие, – парировала она с улыбкой. – А вы ходили в монастырь?
– Да. Сегодня день смерти моей старшей сестры.
– Сочувствую. Я тоже туда хожу. Хорошо там.
– Хорошо…
Кофе – хоть и из кофемашины –
– Вы промокли… Простудитесь. А тут еще этот вирус. Хотите в сауну? потом массаж?
Я жутко растерялся от такого неожиданного предложения. Только что стоял перед ликами Спасителя, Богородицы, а тут – массаж… Но Аглая будто прочитала мои мысли:
– В этом нет ничего такого. В конце концов, вы же не знаете, в каком виде вы предстанете перед Богом, или полагаете, вас не видно в определенные моменты, когда вам этого не хочется?
Логика была железная, и я даже засмеялся. Но, как только представил, что мое отогретое в сауне неспортивное тело разминают красивые руки Аглаи, смутился и утратил всякие иллюзии. Она словно поймала мой испуг из воздуха и тихо прошептала:
– Не комплексуйте, неужели женщины никогда вам не говорили, что самый сексуальный орган мужчины – это его мозг?
Прозвучало тихо, веско, но в моем смущении весьма неубедительно. «Кроме вас, никто», – хотел напомнить я и посмотрел через стеклянную стену на спасительную пасмурную улицу, в сторону монастыря. И увидел, что у ворот под проливном дождем стоит маленькая – лет девяти-десяти – девочка без зонта. Просто стоит и мокнет. При этом мне показалось, что она сквозь витрину салона тоже смотрит на меня. Прямо мне в глаза.
– Что это? – спросил я всех, включая Господа Бога.
И Аглая, и девушка на ресепшене также с удивлением посмотрели в сторону монастыря.
– Ее надо отогреть! – решил я твердо, поднимаясь.
– Ведите ее сюда. У нас есть чай и печенье, – поддержала меня Аглая.
Уже на выходе из салона я неуклюже открыл зонт, зацепившись его спицами за стеклянные двери. Потом два раза ступил в лужи и вот такой неловкий и растерянный подошел к девочке, чтобы закрыть ее от дождя своим зонтом.
Она точно смотрела на меня. Светло-карими и не по-детски умными глазами. Теперь, под зонтом, хотя бы капли дождя не отскакивали от короткого, какого-то седоватого ежика волос на голове, но стекали струйками по серому плащу, который, судя по его невзрачности, как будто был сделан в семидесятых годах прошлого века. Из-под него словно свисали тонкие ножки в колготках, уходившие, как в опоры, в смешные зеленые резиновые сапожки.
– Ты кого-то ждешь? – спросил я.
– Тебя, – почти радостно ответила девочка.
– Меня? Но почему? – резонно удивился я.
– Ну ты же пришел меня спасать? – так же резонно спросила малышка.
Пришлось согласиться:
– Я. Но почему я?
– Потому что, – она выглянула из-под
Для меня – верующего человека – логика была более чем железная. Главное было не растеряться, и я не растерялся.
– Пойдем туда, – показал я на двери салона, – там еще одна тетенька, замечательная такая, добрая, она тоже хочет тебя спасти.
– Пойдем, – сразу согласилась девочка.
Это несколько насторожило, я вопросительно осмотрелся, а девочка, как несколько минут назад Аглая, прочитала мои мысли:
– Не бойся, меня никто не потеряет. Ты и твоя тетя можете меня спасать.
– Мы попробуем… – пробурчал я, а она сама взяла меня за руку и повела через дорогу, посмотрев, переходя ее, сначала налево, а потом направо.
А когда вошла в салон, сразу поняла, кого из двух женщин я имел в виду. Она подошла к Аглае и огорошила ее не меньше, чем меня:
– Значит, ты будешь моя мама?
– Кто тебе сказал? – растерялась еще пять минут назад уверенная в себе и умная Аглая.
– Отец. – Она оглянулась на меня, и я потерял дар речи.
– А ему кто? – допытывалась Аглая.
– А ему Отец Небесный, – всего-то навсе-го объявила девочка.
– У меня не может быть детей, – грустно, но глядя мне в глаза сообщила Аглая, отчего девушка Верочка вздрогнула, колыхнув воздух в помещении.
– Мне тоже говорили, что у меня нет отца и матери, – спокойно то ли возразила, то ли сообщила девочка. – Только бабушка говорила, что они обязательно найдутся. Говорила, что Отец Небесный обязательно пошлет. Вот я и пришла сегодня к Нему. Минут десять всего ждать пришлось…
В ее глазах была такая вера во всё ею сказанное, что посметь ей возразить или пытаться рассуждать о каких-то там понятиях нашего бренного мира было равно тому, чтобы убить ее здесь, на пороге. Мы с Аглаей понимающе, но беспомощно переглянулись. Но в бесплодной женщине вдруг включилась мать.
– А ну-ка, снимай плащик. Промокла вся. – Повернулась к оторопевшей девушке-администратору: – Вера, чего сидим? Чай, варенье, печенье!.. – Снова к девочке: – Как тебя зовут?
– Ну ты же моя мама, значит, ты и должна меня назвать.
Эта железная логика не привела Аглаю в смущение. Мать победила в ней разочарованную светскую лвьицу в тот миг, когда ее назвали матерью.
– А папа чего говорит? – спросила она в мою сторону небрежно и таким тоном, как будто папа уже всем изрядно надоел за несколько совместно прожитых лет.
– Он еще не успел сказать, – сообщила девочка, усаживаясь на пуфик возле столика, где Вера расставляла чашки для чая. – Так что ты первая.
– Ага, – приняла как должное Аглая. – Ну тогда для начала: меня зовут Аглая Ивановна. А папу… – Она опять посмотрела на меня как на надоевшего супруга. – Папу зовут Сережей. Сергей Сергеевич.