Чингисхан. Пядь земли
Шрифт:
Всего три дня в море, а Эйриху уже очень сильно хочется на берег, чтобы под ногами ничего не качалось, чтобы не мутило, ну и вынужденное бездействие, наконец-то, прекратилось.
Изначально он планировал, что будет писать свою книгу, но из-за кинетоза, (2) как назвал эту болезнь раб Ликург, тяжело даже держать в руках перо, но ещё тяжелее связывать мысли между собой.
Всё, что Эйрих напланировал на это время вынужденного бездействия, теперь пошло псу под хвост, поэтому ему только и оставалось спать и страдать.
Болезнь, по заверениям
Один из моряков вылил блевотину Эйриха за борт, после чего начал драить палубу тряпкой и морской водой из второго ведра — мальчик опрометчиво позавтракал сразу после подъёма, поэтому рвать ему было чем.
Вернулся на корму, где располагался балкон с местом для судоводителя и знатных пассажиров — Эйрих, как раз, такой. На лежаках, приколоченных к палубе, валялись Эрелиева, Альбоина, Феомах, а также Татий — их тоже скосил кинетоз, беспощадный к новеньким на море.
«Но как с этим справляются остальные?» — задался вопросом Эйрих. — «Альвомир — этот ладно, его даже не каждый удар топором по шлему выводит из равновесия, но моряки и кормчий...»
У Галена о кинетозе нет ничего, врачеватель, видимо, если и освещал этот вопрос, то точно не в трактате «О назначении частей человеческого тела».
Рухнув на мягкий лежак, Эйрих закрыл глаза — это немного помогает.
«Как напиться?» — подумал он. — «Жара, рвота, головная боль — лучше бы пошли посуху».
От прямого жара спасал навес над балконом. Судоводитель и главный человек на корабле, Нумерий Панса, лежал на самом удобном ложе из доступных и с ленцой поедал засушенные фрукты, запивая их разбавленным вином.
— Всё ещё не полегчало? — с той же ленцой осведомился Панса, бросив взгляд на Эйриха.
— Нет... — ответил тот.
— Значит, пройдёт после того, как сойдёшь на землю, — пожал плечами судоводитель. — Эй, Спартак, освежи курс!
Эйриху сейчас было не до любопытства, поэтому он даже не стал открывать глаза, чтобы посмотреть на то, как навигатор будет делать свою работу. Потому что Эйрих уже решил для себя, что больше он на корабль, без веских причин, не взойдёт. Отправлять других — сколько угодно, но сам — ни ногой.
«Три-четыре дня и мы на суше...» — подумал Эйрих.
Волевым усилием заставив себя не думать, мальчик постепенно заснул.
/14 ноября 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Далмация, г. Салона/
Бледный Эйрих, потерявший за последние дни несколько фунтов веса, сел на земную твердь и довольно улыбнулся. Рядом с ним рухнула Эрелиева, а за ней и Татий.
Альвомир смотрел на них с искренним сочувствием во взгляде — грозный снаружи, гигант был очень добрым и сентиментальным внутри, поэтому сострадал Эйриху и остальным, мучимым кинетозом.
— Наконец-то... — прошептал Эйрих, после чего понял, что это
Опрометчивым потому, что после этого он испытал очередной приступ рвоты, сложился пополам и извергнул разбавленное вино на мощёный причал. Это послужило условным сигналом для Эрелиевы и Татия, последовавшим его примеру. Феомах продержался целых две минуты, но, увидев, как Татий извергнул из себя плохо пережёванный горох напополам с мясной кашицей серого цвета, тоже сложился и начал блевать ранним завтраком.
Выгружающиеся на причал остготские воины, некоторые из которых тоже были мучимы неожиданной болезнью, присоединились к стихийному порыву и мощёный причал «украсился» дополнительными пищевыми пятнами.
— Чё, город настолько хреново выглядит? — усмехнулся некий светловолосый легионер, стоявший у ящиков.
Говорить Эйриху не хотелось, поэтому он лишь вяло отмахнулся, с утробной отрыжкой выплеснул ещё одну порцию разбавленного вина, вытер рот рукавом и разогнулся.
— Грузы... взять под охрану, — приказал он неестественно бледному Аравигу. — Все ждите здесь, я всё улажу... Инцитата вывести, дать погулять...
Как бы ни было тяжело, у Эйриха ответственность, поэтому слабость была подавлена волевым усилием, он окончательно взял себя в руки и превратился в храброго и мудрого вождя, каким ему пристало быть.
— Раз ты здесь стоишь и тебе, явно, нечем заняться, — посмотрел Эйрих на легионера, откинувшегося на большой товарный ящик. — Не подскажешь, где в этом городе можно разместить две тысячи четыреста с лишним человек?
— Это не ко мне, — произнёс тот. — Я человек маленький, охраняю грузы.
— Ясно, — Эйрих потерял к нему интерес.
— Но ты бы поспрашивал в термах — я тебе отвечаю, что владелец терм, господин Фауст Кавдекс, заправляет всеми стабулами и кумпонами города, — нашёлся легионер.
— Тебя как зовут? — спросил Эйрих.
— Сервием папка прозвал, — ответил легионер.
Светловолосый, кудрявый, на вид где-то двадцать зим, облачён в кольчугу и шлем, щита нет, зато на поясе висит гладий. Выглядит как типичный римлянин-простолюдин, с постным лицом, не обременённым тяжкими и глубокими размышлениями. Ростом он лишь чуть выше Эйриха, значит, в комитатском легионе Сервию точно не служить, потому что вряд ли он в ближайшее время вырастет ещё на полголовы. Да и конституцией тела он тоже не вышел: его предел городской гарнизон, даже не городская когорта.
— Претор Эйрих Ларг, — представился Эйрих. — Так как мне пройти к термам?
— Акведук видал? — спросил Сервий.
— Вижу, — кивнул Эйрих, посмотрев на юго-восток.
Акведук брал начало в местной реке, откуда разветвлялся на два направления: одно шло на юго-запад, к большому дворцу, а одно шло на север, к большому двухэтажному комплексу, который, судя по всему, являлся термами.
— Он ведёт к большой цистерне, рядом с которой большие термы, — продолжил Сервий. — Вот тебе не туда, значится.