Число зверя
Шрифт:
— Вы шутите? Прошлое? Как это может быть? — спросил Косыгин, и глаза у него стали неподвижными и круглыми, какими то отсутствующе раздраженными. — А что же охрана? Бездельники…
— Да не берите в голову, Алексей Николаевич, милый, вся наша жизнь — потеря! Годом раньше, годом позже, — она говорила со своей обычной, подкупающей простотой, — какая разница! Я не в обиде, за каждым из нас тянется свой след. Было даже интересно… Здесь все очень личное, ей Богу же, Алексей Николаевич! Я не в обиде и могу перекреститься…
— Не надо, — остановил ее Косыгин, представив себе эту подлунную, среди берез,
— Я понимаю, Алексей Николаевич, — вздохнула хозяйка, прикрыв глаза длинными приклеенными ресницами. — Целиком полагаюсь на вас.
По их лицам было невозможно даже отдаленно представить суть их разговора. Косыгин не удержался и засмеялся открыто и свободно.
— Такой, как вы, второй нет, — сказал он, и по его глазам, по какому то особому чувству, прорвавшемуся в его обычно сдержанном голосе, она поняла, что внакладе не останется.
9
Никто не знает, почему мужчина выбирает именно вот эту женщину, а не ту, блондинку, а не брюнетку, и почему именно эта, а не та, позволяет себя выбрать, и тем самым приобретает неограниченную порой власть не только над телом, но и над душой мужчины, и даже над судьбами множества других людей, особенно если выбранный ею мужчина добился больших высот в жизни и достиг вершин власти, потому что никто не в силах подавить свою природу полностью, и, что ни говори, как ни философствуй, главное в жизни все равно происходит в половом поле между мужчиной и женщиной — иного и не дано.
Не спалось, и даже выпитое вино не помогало; она знала, что и он не спит, и что ему хочется курить, просто он превозмогает себя, стараясь ее не потревожить. А у нее у самой было какое то двойственное состояние призрачности, полуправды полупустоты, да и он, по видимому развращенный вниманием и доступностью женщин, а еще больше своей властью, давно уже отвык видеть в женщине отражение самого себя, необходимость полного единения и подчинения, растворения женщины в самом себе, исчезновения ее до ослепительного стона, до взрыва, до распада… Хотя с ним все равно хорошо и даже приятно, он настойчив, не хам, ласков и мягок без приторности, и она, скорее всего, поэтому и привыкла. Ну и что? Она понимает всю трагикомичность и нелепость своих с ним отношений, отравленное острие проникает все глубже и глубже и когда нибудь убьет ее… Ну и что? А может, это всего лишь фантастический сон? Бывают же у актрисы, уже далеко не юной, фантастические сны? Занавес в который раз поднимается и опускается, а сама трагикомедия, в которой перемешаны правда и ложь, никак не кончается… Просто однажды все оборвется, мгновенно и навсегда, и наступит пустота.
Она ощутила свое длинное, прохладное и сильное тело как то отдельно от себя — как нечто постороннее и ей не принадлежащее. И это тоже был сон — она хорошо знала взрывчатую энергию, заложенную в ее теле, и знала способы управлять ею. Она сосредоточилась и приказала себе бросить дурить, мужик есть мужик, получил свое, и больше ничего ему не надо, он никогда не поймет и не оценит женской души, ему нужно тело — такова уж игра природы,
— У тебя царское имя, — неожиданно сказала она. — Леонид… Лео, Лев — гордое греческое звучание. Представляешь, я одна на берегу океана, среди тропических миражей. Пальмы, пальмы… Иду, а навстречу — ты, с огромной золотистой гривой, и глаза — золотые и беспощадные. Видишь меня, начинаешь рвать землю когтистой лапой и рычать. Я в ужасе, ищу спасения, а затем бессильно падаю на колени… Господи, а ты… Что ты делаешь дальше?
— Ничего особенного, — не сразу ответил Брежнев. — Просто съем. Упускать такую добычу?
— Ну, вот видишь…
— Жизнь беспощадна. Ведь я так устроен и по другому не могу!
— Леонид, это примитивно! — засмеялась она. — Придумай что нибудь поинтереснее, ну, пожалуйста…
— А я больше ничего другого не знаю, — продолжал настаивать он. — Да и чем же плохо?
— Ты хочешь курить, — сказала она. — Оттого ты такой кровожадный. Кури, кури, пожалуйста, сигареты и зажигалка, кажется, где то здесь… ага, вот, возьми. Теперь твоя свирепость несколько поубавится, а я с облегчением выпью глоток вина. Ты не против?
— Я тоже… мне коньяку…
В просторной, слабо, до полумрака, освещенной комнате с толстым ковром на полу ничего нельзя было разглядеть; Ксения по памяти прошла к холодильнику в соседнем помещении, открыла его и на мгновение зажмурилась от брызнувшего в глаза света. Затем взяла бутылку коньяка, еще какое то вино и спросила:
— Леонид Ильич, закусывать будешь?
Он не ответил, и она, прихватив тарелку с бутербродами, вернулась, устроила все это на прикроватном столике, затем принесла рюмки, большие фужеры и минеральную воду.
Привстав на локоть, Брежнев, не отрываясь, ощупывал взглядом ее фигуру — точеные длинные ноги, бедра, плавную спину — и начинал чувствовать подымавшееся раздражение: она была слишком хороша и еще более независима; как птица небесная, она не думала ни о силках, ни о западнях и летела, куда ей вздумается, и это было досадно. Она от него ничего не требовала, что тоже было непривычно и настораживало. Хотя что ему еще оставалось в жизни? Политбюро? Фальшивая власть над миром? Дети? Что сын, что дочка, эта уж особенно, ставшие неуправляемой и тяжкой обузой? Огромная, пугающая страна, которую не объять даже самой смелой коммунистической фантазией? И кто посмеет его осудить, может быть, товарищ Суслов или товарищ Андропов?
Он усмехнулся: у любых, самых блистательных товарищей вокруг него свое подполье, загляни — отшатнешься.
Ксения принесла маслины и конфеты, присела на кровать, и он уловил дразнящий запах теплого женского тела и подумал, что если бы это случилось лет двадцать назад, ночь была бы совершенно иной.
Он привстал, легко подтянулся к спинке кровати, взял рюмку, и они, оба ощущая трепет и загадку момента, выпили в странном молчании, что заставило их еще сильнее почувствовать необычайность их свидания — оба они подумали о совершенном своем одиночестве в мире, о случившейся близости, о том, что именно чувство одиночества, несмотря на разницу в возрасте и положении, крепко, как заговорщиков, связывает их сейчас друг с другом.