Чистая душа
Шрифт:
После завтрака он улегся в теплую, мягкую постель. Но часа через два проснулся и уже не мог больше уснуть. Галина Сергеевна пыталась уговорить его поспать еще. Директор и сам понимал, что поспать еще часок-другой не мешало бы. Дальняя зимняя дорога утомила его. Тем более, что в последние сутки он совсем не сомкнул глаз. Да, поспать бы еще немного. Будет вернее — отдохнуть, а затем уж взяться за дела… И он повернулся на другой бок.
Но в это время зашел главный инженер. Губернаторов быстро вскочил, оделся, умылся. Хотя он и не успел еще проголодаться, однако, чтобы не расстраивать жену, снова перекусил.
—
Оборудование, которое привез директор на колхозных подводах, уже переносили в помещение спиртового завода. Это было неприглядное, холодное здание, похожее на сарай, в нем ничего не осталось, даже печи были разобраны. Казалось, здесь даже холоднее, чем на улице. Однако было некогда ждать, пока построят печи и привезут дрова, нужно было в этом здании срочно начинать монтажные работы.
Если бы в таком положении оказалась только та часть завода, которую привезли последней, было бы не страшно. Однако в столь же плачевном состоянии пребывали и ранее прибывшие цехи. Их тоже разместили в холодных зданиях. Прибывшие с заводом квалифицированные рабочие ходили заготовлять дрова на другой берег Камы. В лучшем положении считались цехи, расположенные в двух школах города; говорили, что там нашлись и рабочие из учащихся-старшеклассников, которые уже стали выпускать продукцию. Теперь Аркадий Андреевич воочию увидел эти «отличные молодые кадры». Вот они, построили из стульев баррикады и играют в коридоре в войну….
— Пойдем в столовую, посмотрим, как они работают ложками.
В столовой стоял такой же гам. За длинными некрашеными столами, сбитыми из досок, сидели подростки и громко, на сто голосов разговаривали — кто по-русски, кто по-татарски. Слышны были споры, пение. Звенели алюминиевые тарелки — по ним нетерпеливо били ложками.
Из кухни вышла молодая красивая женщина с большой кастрюлей в руках. Губернаторов невольно засмотрелся на нее.
В голубом фартуке с оборками на плечах и груди и в бумажной наколке, она была похожа на официанток столичных ресторанов, Аркадий Андреевич подумал, что она, наверное, из эвакуированных. Но он ошибся. Едва она показалась, в столовой поднялись крики:
— Фардана-апа, несите сюда! К нам!
— Тетя Фая, сюда, сюда!
— Тетя Фая! Миленькая!
Аркадию Андреевичу вспомнилась собственная юность.
«Совсем как в детдоме», — подумал он.
Фардана поставила кастрюлю на крайний стол и стала разливать суп в протянутые алюминиевые тарелки.
— Погуще налейте мне, тетя Фая!
Как видно, Фардана с ребятами не очень церемонилась.
— Сядь, милый, сейчас налью, — говорила она некоторым ласково.
И тут же ее голос звучал совсем по-другому:
— А ты куда лезешь, шалопай? Смотри, останешься у меня голодным!
И опять переходит на ласковый тон:
— Иди, Катушка, держи, милый, тарелку.
Только хотела Фардана налить ему полный половник супа, как подсунулся Гришка Журавль со своей тарелкой. Фардана задержалась.
— Убери тарелку, Гришка, не безобразничай!
— Ладно, налей, Фаечка! — Гришка подмигнул Фардане.
— Не уберешь тарелку?
Фардана вылила суп в кастрюлю и шлепнула Гришку ладонью по лбу.
— Убирайся!
— Ты что это, Файка? Говори, а рукам воли не давай!
—
— Попробуй только!
— Сказано тебе — не нарушай порядка! — Фардана снова схватила половник.
Наблюдавшие со стороны эту сцену директор и главный инженер решили вмешаться.
— Тихо! — крикнул инженер.
Шум стал затихать. Со всех сторон слышалось: «Тсс!.. Тсс! Директор приехал!» Стало совсем тихо.
— Что у вас за безобразие? — заговорил Аркадий Андреевич, не повышая голоса. — Рабочие вы или беспризорники? Порядка не вижу! — Губернаторов подошел к Фардане. — Продолжайте раздачу.
Румяное лицо Фарданы сделалось пунцовым. Словно очнувшись, она опять принялась за работу. И речь ее стала сдержанней:
— Передавайте друг другу. Осторожнее, ребята, не пролейте!
Директор и главный инженер прошли на кухню. Когда Фардана с пустой кастрюлей вернулась туда, она услышала, как Губернаторов отчитывал за что-то заведующего столовой.
Пока повар наливал Фардане суп, она, прислушавшись, решила вмешаться в разговор:
— Может быть, с первого взгляда наша столовая покажется неприглядной, но больших беспорядков у нас нет. Бывает, конечно, шумят — молодежь ведь. Но зато все вовремя обедают, талоны сходятся. Значит…
Ей никто не ответил. Она не стала ждать ответа, взяла свою кастрюлю и, покачивая бедрами, направилась в столовую.
Ее вмешательство в разговор было неуместным. Однако Аркадий Андреевич вдруг успокоился. И непорядки, которые он заметил, показались ему совсем пустяковыми. Даже прошло раздражение, вызванное неполадками в цехах. Следом за Фарданой он вернулся в столовую. Ребята торопливо ели, согнувшись над тарелками, в столовой было тихо.
Директор остановился около Фарданы и стал наблюдать за тем, как она разливала суп. Ему хотелось сказать что-нибудь хорошее этой женщине.
— Молодцы они у вас, «тетя Фая», — сказал он. — Дружно работают ложками.
Фардага просияла.
— Хорошие у нас ребята! — ответила она, улыбнувшись.
— Вы не педагог?
Неожиданный вопрос не удивил Фардану.
— Нет, я окончила всего семь классов.
— Почему бы вам не пойти на производство? — спросил директор.
— Спасибо, мне и здесь хорошо.
Директор больше ничего не сказал. Выйдя из столовой, он тут же забыл о Фардане.
Но Фардана не забыла этот разговор. Вначале ома не придавала ему значения. Однако через час, перемывая посуду в опустевшей столовой, неожиданно повторила про себя свой ответ директору:
«Спасибо, мне и здесь хорошо».
«Почему он предложил мне пойти на производство?» — задумалась Фардана.
Вернувшись домой, она рассказала матери об этом. Она привыкла спрашивать ее советов во всех случаях жизни.
А мать Фарданы, Фирая-ханум, умела в каждом слове найти пять смыслов.
В годы гражданской войны, когда отец Фираи умер, она некоторое время была артисткой в любительской труппе. Вскоре нашла мужа, пустив к себе на квартиру служащего, приехавшего откуда-то в Ялантау. У них родилась дочь. Ее назвали Фарданой. Однако Фардана выросла без отца: чем выше он поднимался но службе, тем холоднее становились у него отношения с матерью Фарданы. Кто из них был виноват, Фардана не знала.