Чистильщик
Шрифт:
Валерий быстро допил пиво, бросил на стол полтинник и вышел на улицу.
«И еще я должен найти и прикончить ту суку, которая нас сдала!» – подумал он.
Таня открыла дверь так быстро, словно стояла рядом.
– Почему не спрашиваешь, кто? – укорил ее Валерий.
– А я знала, что это ты! – Девушка привстала на носки, чтобы его поцеловать.– Пиво! – уверенно сказала она.– Причем светлое.
– В самую точку.
– Здорово,– в коридоре объявился папаша, прошаркал на кухню.
– Он тебя побаивается,– сказала Таня.– Ты его не обижай, ладно?
– Постараюсь.
– Пошли ужинать.
Пока они ели, папаша
– Он что, жрать хочет? – спросил Валерий.
– Выпить.
– Понятно. А ты?
– А мы – потом. Ты наелся?
– Угу.
– Тогда пошли! – Девушка ухватила его за руку и потянула за собой.
Дверь комнаты захлопнулась за ними, щелкнул язычок замка.
– Оп-па! – Таня прыгнула на кровать.– Выключи свет!
Музыкальный центр втянул в себя компакт. Из колонок полилась незнакомая Васильеву музыка. Вязкая, тягучая, с вибрирующим ритмом. Хриплый голос неопозноваемого пола затянул:
– I need… I need… I… I…
Два фонаря на колонках тоже запульсировали. По стенам и потолку заметались цветные мечи.
– Нравится? – Таня стянула через голову свитер.– Ну иди же ко мне, что ты стоишь?
Валерий не сдвинулся с места. Он медленно расстегнул пуговицы, так же медленно снял рубашку, футболку…
Таня, уже совсем голая, сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела на него с изумлением, постепенно переходящим в некое мистическое чувство. Цветные полосы, как змеи, переплетались вокруг торса Валерия. Лицо его напоминало радужную живую маску, глаза то вспыхивали, то гасли. Обнаженный, он не выглядел раздетым. Свет не освещал, а укрывал его. Щекочущий пульс бас-гитары, мерное уханье барабана, широкие плети красного огня, мускулы, словно отлитые из раскаленного металла.
Он протянул руку, и девушка послушно потянулась навстречу, повелась, как притянутая магнитом железная игрушка, припала к неожиданно прохладной груди, ощутила щекой мягкие волоски и твердые, как дерево, напряженные мышцы. Мужские руки сомкнулись у нее на спине, с легкостью оторвали от опоры, подняли – Таня выпрямила ноги и встала на ковер.
– Ты хочешь потанцевать? – спросила она.
Он не ответил. Зачем? И спрашивать было незачем. Таня закрыла глаза, обняла его крепко-крепко, потянулась вверх, встала на его ступни. Теперь все его движения принадлежали ей. Красный свет мерцал между сомкнутыми веками, хриплый чужеземный шепот метался между стенами. Таня чувствовала макушкой и ухом дыхание мужчины. Она чувствовала его лицом, ртом, грудями, бедрами. Она чувствовала животом его живот и его напряженную плоть, крепко сжатую приникшими телами. Таня чувствовала влагу у себя внутри и желание, пульсирующее в паху, во рту, в груди. Одна его ладонь лежала у нее на ягодицах, вторая – на спине, немного ниже лопаток. Его руки прижимали Таню так крепко, что она не могла пошевельнуться. Только скользить ладошками по перекатам мышц на широкой спине и тереться ногами о его ноги.
– Ах!
Он неожиданно прыгнул-упал на кровать, не разжимая объятий, швырнул ее на спину, подмял под себя, но не сделал ей больно. Она не ударилась, потому что все еще находилась в прочном коконе его рук.
– А-а-х!
Ее ноги обвились вокруг его торса, когда он вошел внутрь. Обвились и тут же выпрямились, запрокидываясь назад, за голову, выше, чтобы ощутить его глубоко-глубоко внутри. Валерий упруго оттолкнулся от постели, перехватил ее под коленки, прижал так, что она почти не могла пошевелиться, только царапать ногтями его бедра. Валерий двигался в такт пульсирующему, рваному ритму музыки. В такт и не в такт. Он был неровен и непредсказуем. Так, как ей хотелось. Он чувствовал ее желание, как свое, он держал ее, балансировал ее страстью, как будто держал воздушный шар на острие меча. Не давая ему ни лопнуть, ни упасть. Он измучил ее настолько, что она кричала и плакала, она задыхалась, она до крови изодрала его бедра и до крови искусала собственные губы. Он держал ее и себя и делил с ней все ощущения, поэтому он тоже хрипел и рычал, но держался, держался, постоянно меняя ритм, постоянно меняя движение и направление, крохотными шажками, как японский мастер-фехтовальщик, пока не наступит тот единственный миг единственного слепящего выхлеста стали.
Их голоса смешались, смешались их влага и дыхание, кровь и наслаждение, пот и безумие полета.
Когда колени и локти их распрямились, а мышцы опали, они плавали в поту на мокрой постели и были так счастливы, что говорить совсем не хотелось.
– Ты меня любишь? – спросила она.
Он улыбнулся. Таня не видела его лица, но знала: он улыбнулся.
– Если ты встанешь, я поменяю постель.
– А зачем? Разве ты устала?
Таня прислушалась к себе и вдруг поняла: вовсе она не устала. Только что Тане казалось, что она пуста, как опрокинутый стакан. А сейчас в ней столько сил, что хочется прыгать и хохотать.
Валерий приподнялся на локте, посмотрел на нее, сидящую на краю постели, с влажными прядями, прилипшими к узкой согнутой спине. Она повернулась, попыталась, разглядеть выражение его лица.
«Я ужасно выгляжу»,– в ужасе подумала она и попыталась поправить взлохмаченные волосы.
– Ты красивая,– сказал Валерий.
– Врешь! – Она стремительно повернулась и прыгнула на него.
– Ты мучил меня! – крикнула она.– Ты изнасиловал бедную девушку! – Она забарабанила кулачками по его деревянному животу.
– Ага,– согласился Валерий, не пытаясь сопротивляться.– Жестоко и коварно. Хочешь мне отомстить?
– Страшно!
Таня вытерла его краем влажного одеяла, наклонилась.
– Если это месть,– сказал Валерий,– то я – невинная овечка.
– Это не месть,– Таня, оторвавшись, поглядела на него.– Это реанимация. Месть будет позже.
– Пациент скорее жив, чем мертв,– заметил Валерий.
– Уже вижу!
Таня уселась на него верхом.
– А теперь начинается месть.
Валерий с удовольствием наблюдал и осязал ее усилия. И наслаждался ими и собственным контролем. Только теперь он был отдельно, только собой. Через несколько минут, когда подруга, вскрикнув, упала ему на грудь, он обнял ее, ласково погладил по голове:
– А наоборот было лучше, правда? – осведомился он не без ехидства.
– Ну ты гад! – сказала Таня и укусила его за ухо.
– Ага,– подтвердил он.– Ползучий. Хочешь еще?
– Хочу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Около десяти часов утра следующего дня Валерий Васильев вышел из подъезда чужого, вернее, почти чужого дома. Он не оглядывался по сторонам, поскольку душа его парила вдали от низменных проблем. Он шагнул с крыльца легко и беззаботно, как в добрые старые времена. Он радостно улыбнулся солнцу…