Чижик – пыжик

Чернобровкин Александр Васильевич

— Я тебя прощаю! — радостно выпалила она. — Сейчас будем чай пить.

Тут они забегали. Незаметно прихватив косметички, по одной исчезали из комнаты и возвращались в полной боевой раскраске. Я делал вид, что ничего не замечаю. Мужчина должен быть тупым и невнимательным, иначе женщины окажутся некрасивыми.

Я был настолько невнимателен, что не заметил пришедшую за утюгом однокурсницу, настолько туп, что не понял, зачем другой срочно потребовались чужие ножницы, но когда зашла третья за нитками, я предложил:

— Вы бы все вместе

собрались, пришли и посмотрели.

Собирайтесь девки в кучу, я вам чучу запиздючу.

Симпатюля по имени Юля прыснула так задорно, что засмеялись все, даже непрошеная гостья. Она пообещала передать мою просьбу очереди в коридоре, что и сделала, потому что больше никому ничего не потребовалось.

Сели за стол, принялись за чаек. Давно у меня не было таких благопристойных посиделок. Одна радость — девочки мысленно облизали меня с головы до ног. Наверное, коленки сжимают покрепче, чтобы не кончить.

Мышка наотрез отказалась от торта.

— Не хочу.

Не хочешь кулеш — хуй ешь. И напрасно. Юля, уверен, о фигуре не меньше беспокоится, а наворачивала за всю маму. Получалось у нее очень сексуально. Подносит на чайной ложечке красную розочку к алому ротику, обхватывает губками и плавно стягивает их, сглаживая лепестки. Ну-ка, с трех раз, о чем она думает? Мышка угадала и внутренне забулькала от ревности, как кипящий чайник, а Света отнеслась спокойно. Она и к жене меня не ревновала, даже была влюблена в нее. Для нее все, кто неровно дышал на меня, становились частью меня и следовательно, облагались ее любовью. Правда, и о себе не забывала. Дав подружкам накайфоваться, вспомнила, что ей надо позвонить папе, я должен отвезти ее к междугороднему телефону-автомату, а еще лучше — к своим знакомым, откуда она сможет поговорить спокойно и сколько угодно.

Я вышел в коридор подождать, пока она переоденется. Юля составила мне компанию. В торце коридора мы сели на подоконник. Она прижалась ко мне плечом — и разучилась дышать. Я бы осчастливил ее, потискав, но в коридоре стали стремительно появляться бабы. Всем им надо было в комнаты по соседству с окном.

— Позвони мне завтра, ближе к вечеру, — сказал я Юле и назвал номер телефона. — Не забудешь?

Она зашевелила алыми губками, мысленно повторяя цифры.

— Нет, — ответила она и вновь зашевелила шубами, повторяя номер.

У меня аж хуй встал.

— Пойдем куда-нибудь в другое место, — предложил я.

Встав с подоконника, я взял Юлю за руку, помогая, и как бы ненароком приложил к хую. Первое мгновение — обычный кайф от прикосновения к объекту обожания, второе — осознание, что это особая часть тела и в особом состоянии… Такая волна желания давно не выплескивалась на меня. Мы пошли по коридору неведомо куда, но были перехвачены Светой.

— Я готова, — сообщила она.

И мы тоже. Я с сожалением отпустил Юлину руку. Придется отложить на завтра.

Мы со Светой прошли сквозь строй ее соседок по этажу. Девки, в кучу, хуй нашел, вы ебитесь, я пошел! Шлемина дочка подхватила меня под руку и как бы зашагала по их головам. Зависть подружек для некоторых баб ценнее любви и частенько — повод для начала ее. Я одаривал их мужским взглядом, заставляя напрягать жопу. Некоторые — нищак. И все — голодные. Сколько у нас невостребованного мяса!

Джип и еврейчик были на месте. Увидев рядом со мной Свету, мальчик приобрел ту же окраску, которую недавно имела ее мордашка, и задергал длинными худыми конечностями, будто хотел сложиться в кого-нибудь другого, как робот-трансформер моего сынишки. Я протянул ему чирик:

— Хватит?

— Нет, спасибо, не надо… — залепетал он, пряча руки за спину.

Стыц-пиздыц! Первый раз вижу жида, который отказывается от денег. Если еще скажет, что антисемит, я подарю ему джип и всю оставшуюся жизнь буду ездить на автобусе.

— Бери, что ты прям!.. — прикрикнула на него Света.

Я добавил еще чирик и сунул ему в верхний карман джинсовой куртки.

— Влюблен в тебя? — спросил ее, когда отъехали от общаги.

— Да! — улыбнулась Света и закусила нижнюю губу. — Такой умница! Такой талантливый! Его в Гарвард приглашали. Родители эмигрировали, а он остался. Из-за меня, — похвасталась она.

— И долго будешь ломаться?

— Не знаю, — ответила она, потупившись. — Это не от меня зависит.

— От меня? — я подождал, хотя знал, что ответа не будет, и предложил: — Поехали сначала поужинаем.

Повез не в тот кабак, где мы обычно оттягивались с Биджо, а в другой, огороженный хуями, чтоб не сунулась туда посторонняя пизда. Хуи были двухметровые, судя по выправке, бывший спецназ. Догадываются, что охраняют бандитов, и ничего, довольны жизнью. Они обыскали меня взглядами, удивленно посмотрели на Свету. На поблядушку не похожа, а с женами сюда не ездят. Метрдотель, седой и важный, как камердинер английского лорда, посадил нас за лучший столик.

— Как здесь шикарно! — шепотом воскликнула Света, оглядев зал — бледное подобие того, что я видел в пятизвездочном на Кипре.

— Кто тебе мешает ходить сюда?!

— Не пойду же я одна.

— Мальчика бы того, талантливого, пригласила.

— Нет, с ним на симпозиумы надо ходить. А в ресторан — с тобой.

В пару мы выбираем не того, с кем приятно работать, а того, с кем приятно отдыхать.

— Смотри, как метрдотель с теми обращается, — кивнула она на вошедших, быка и телку в золотой сбруе.

Засунув презрение поглубже, метрдотель с улыбкой посадил их за столик, где танцовщицы будут стряхивать в тарелки грязь с подошв. Маленькая месть маленького человека.

Мы плотно заправились.

— Сегодня разгрузочный день наоборот, — весело сообщила Света.

На обратном пути нас тормозили на каждом посту ГАИ. Надеялись, что я пьяный еду. Такса — сто баксов. Я хоть и пил, но в меру, не с их шнобелями учуять, не им по сотне получать. Нате хуй, за яйцами потом зайдете.