Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
В 56-м папа подписал с издательством договор на перевод духтомного романа Степанова "Порт-Артур". Работал он увлеченно.
Исписав очередных листов пятьдесят, отец зачитывал вслух написанное маме. Матушка слушала внимательно и иногда прерывала чтение возгласом: "Танажылгарсын!" Папа ощущал, что маме не просто нравится написанное – в эти минуты она гордилась им – и от предчувствия, что открывает в себе самом нечто такое, что возвышало его в собственных глазах, приходил в радостное возбуждение. От магии слов он пьянел и с горящими глазами походив по комнате, понемногу
"Порт-Артур" – роман на полторы тысячи страниц – оказался доходным произведением. Слухи о папином гонораре поднимали папин авторитет. Где бы не заходила речь об отце, непременно находился человек, который спрашивал: "Сколько получил Абдрашит за перевод
"Порт-Артура"?
Место основной работы отца – Союз писателей находилось в двух кварталах от дома. Из сослуживцев чаще других приходили на обед
Сандибек и Ислам.
Дядя Сандибек писатель-сатирик приходил не столько отобедать, сколько обговорить с мамой, как лучше выкрутиться из очередного недоразумения с женщинами. На момент первого появления в нашем доме сатирик развелся с третьей женой. Детей у него не было. Охотницы до его кошелька и жилища время от времени объявлялись в редакции журнала, где он трудился, с жалобами. Претензии сводились к тому, что, де, писатель обманул, обещал жениться и получив свое, теперь не признает отцовства рожденного якобы от него ребенка.
Заявлялись отдельные претендентки на Сандибека и к нам домой.
Приходили они в расчете на то, что отец, как старший товарищ писателя разжалобится и как-то повлияет на Сандибека. Отец запирался от жертв сатирика в кабинете. Разбиралась с ними матушка.
Заканчивалось всегда одинаково. С возгласом "кара бет!" мама сгоняла жалобщицу вниз по лестнице.
– Нельзя, нельзя так сильно любить женщин. – наставляла она
Сандибека. – Ты талантливый и должен беречь себя.
Сандибек грустно смотрел в пол. Мама продолжала установку.
– Никому не верь…Особенно женщинам. Они коварные…
Почему она так говорила о женщинах? Сама ведь женщина. Или она не считала себя женщиной? Непонятно.
Перед разговором с матушкой Сандибек вручал мне деньги.Именно вручал торжественно и прилюдно десятку, иной раз, четвертной.
К деньгам дяди Сандибека я крепко привык.
Доктор собирался на школьный вечер и не знал, с какого бока подойти к прижимистой матушке насчет денежек. Пришел сатирик и брат послал меня за полагающейся десяткой.
Дядя Сандибек с хмурым лицом слушал матушку. Я подошел к нему, тронул за локоть и сказал: "Дядя Сандибек, дайте десять рублей".
Сатирик непонимающе перевел на меня глаза, отряхнулся и рявкнул:
"Отстань! Нет у меня денег!"
Другой писатель, дядя Ислам, руководил казахской писательской газетой. За обедом он аппетитно закусывал и не забывал похвалить маму. Матушка говорила, что Ислам самый просвещеннейший в республике человек. Да мы и сами видели и слышали, как много чего знал дядя
Ислам. Часами рассказывал он любопытнейшие вещи. Заговорившись, он начисто забывал о редакции, куда давно ему пора было
Кроме Ситки Чарли спорить с ним никто не спорил. Брат больше года как выписался из диспансера. Болезнь как будто отступила и родители уже подумывали о возвращении Ситки в институт. Вот почему мама настороженно вслушивалась в споры Ситки Чарли с дядей Исламом – она боялась как бы Ситка не перевозбудился.
Для Ислама любой разговор представлялся чем-то вроде упражнения пресыщенного ума. Для брата все то, о чем он рассуждал вслух, было тем, чем он жил. На то время главным между ними разногласием была война. Сталинград, Берлин 45-го. Ислам говорил о Сталинградском сражении исключительно как об историческом событии. Старший брат со смехом возражал: "Дорогой дядя Ислам, вы не понимаете, что произошло в Сталинграде, если видите за ним только исторический смысл".
Ислам отрицательно крутил головой.
– Сталинградская битва имеет единственный смысл, единственное значение. Всемирно-историческое…
Ситка нетерпеливо ходил по комнате.
– Сталинградская битва не закончилась. – Он вплотную подошел к
Исламу. – Она продолжается. – и спросил. – Хотите знать почему?
Дяде Исламу меньше всего хотелось знать, почему до сих пор продолжается Сталинградское сражение, почему он благоразумно спохватился, улыбнулся и, погладив Ситку по плечу, сказал:
– Я совсем забыл о работе. А с тобой мы еще поговорим.
Окружающим мама объясняла заболевание Ситки перенесенным гриппом.
Так ей было удобнее, потому как гриппом болеют все, но кое для кого его последствия в реальности получаются необъяснимо непоправимыми.
В школе Ситка учился старательно. Отличником не был, но учителя выделяли его среди других. Не за способности легко и быстро усваивать знания. Не сговариваясь, они признавали его некую необычность. Какую необычность? Учителя не могли толком объяснить
Заболел Ситка на первом курсе, не проучившись и половины семестра. Прошло два года, и об институте он уже не вспоминал.
Теперь на нем был дом. Ситка отвечал за уборку квартиры, ходил за покупками. По дороге домой из магазина он покупал кипу центральных и местных газет. Следил он за происходящим во внешнем мире, события в стране его не интересовали.
Газеты он просматривал минут за десять. Откидывал их в сторону и протяжно итожил: "Дух Женевы!", "Война в Корее…". Закончив мытье полов, брат уходил гулять по городу. Вечерами ходил в кино, но фильмы раздражали его и он возвращался, не досидев и до половины сеанса.
Доктор задавал дежурный вопрос:
– Как картина?
– Коммунистическая пропаганда. – отвечал Ситка.
Однажды он досмотрел фильм до конца, пришел домой с красными глазами.
– Вот это человек! – воскликнул с порога Ситка.
Доктор удивился. В ТЮЗе второй месяц подряд гнали "Коммуниста".
– Ты смотрел "Коммуниста"?
– Да.
Доктор хихикнул.
– Но это же коммунистическая пропаганда.
Ситка соболезнующе посмотрел на Доктора.
– Какой же ты дурак. Фильм не о коммунистах.