Чок-получок
Шрифт:
Очарование солнечного осеннего утра и мое счастливое состояние сразу исчезли. Мне захоте-лось домой, в город. "Какой смысл!
– Я вновь был прежним.
– Теперь наверняка придется знакомиться. В палатке явно двое или трое еще. Откуда только они взялись, черт бы их побрал! Что значит откуда? Оттуда же, откуда и ты..." Я равнодушно зачерпнул воды, нехотя умылся, равнодушно поднялся на горку к нашему биваку.
Тоня спала. Я лихорадочно соображал, что делать. Сашка не появится раньше полудня. Самое простое и верное - это сняться с места и уйти на другое, но это была бы длинная песня. Я бы провозился с палатками часа три, не менее.
Я представил картину: подобно соболю, я тащу свою жену через заросли, затем возвращаюсь, волоку пожитки, и редкие осенние птицы смолкают на моем бесславном пути. Ничего себе было бы зрелище! Лучше всего сложить рюкзаки, оставить Сашке записку и податься к автобусу. Тут и всего-то километра четыре. Но как отнесется к этому мама Тоня? Другая картина представилась мне не менее четко. Вначале жена удивленно вскинет свои роскошные брови, затем активно запротестует. Ей непонятно, почему вдруг понадобилось уезжать, она тут же обвинит меня в эгоизме, в нежелании с ней считаться.
– Зорин, ты здесь?
– послышалось из палатки.
Она всегда называла меня Костей, но с некоторых пор начала звать по фамилии. Это всегда было признаком ее хорошего настроения. Я же сегодня не мог похвалиться хорошим настрое-нием...
Надо было сматываться, я чувствовал, знал, что теперь уже ничего путного не получится. Я заранее представил всю эту пошловатую процедуру знакомства, общения и вечернего винопития. Но тут я разозлился взаправду, уже сам на себя: "К черту! Что за проблема? Из-за чего, собствен-но? Начихать нам на этих туристов, мы тоже приехали отдыхать".
Однако то, что произошло дальше, было так нелепо, так глупо, что мне не хочется вспоми-нать. Впрочем, я ни о чем не жалею...
* * *
Девица в зеленых штанах явилась к нам ровно через сорок минут. Она попросила соли, сказа-ла затем, что зовут ее Алкой. Осмотрела наши палатки, мимоходом выведала, как зовут меня и мою жену, затем сообщила, что под утро она дико замерзла и что Вадька и Барс все еще спят без задних ног. Я молча навесил на треногу котел с водой.
– Костя, хотите, я принесу кофе? У нас растворимый, бразильский.
– Нет. Не хочу.
Хорошо, что еще не на "ты", подумалось мне. Я поправил огонь.
– Почему?
– искренне удивилась она. Я чувствовал, что моя Тоня уже сдвигала брови, негодуя на мою невоспитанность. Я посмотрел и увидел это определенно и четко,- да, моя жена сдвинула брови. Девица же вдруг захлопала в ладоши и звонко на весь лес заявила:
– Тогда идем к нам!
Но загорелый, одичалого вида верзила в одних плавках и кедах, с полотенцем на боксерских плечах, уже выходил из кустов и двигался в нашу сторону. "Тэкс...
– я почему-то надел свою кепку, закурил.
– Тэкс. Все это даже забавно. Вадька или этот... как его, Барс?" Я мельком взгля-нул на Тоню: в ее глазах медленно разгорались угольки любопытства. Потом она вдруг сделала суетливое движение: здесь, на природе, ей явно недоставало нашего трельяжа. "Если б она вот так же волновалась и перед моими появлениями", рассеянно мелькнуло в моей голове, но я не успел четко осмыслить все это, надо было снова знакомиться...
Он присел у костра, заслонив своим торсом чуть не четвертую часть горизонта, потирая колени, покашливая:
– Алка, ты чего мешаешь людям!
Меня удивил контраст: нежный, почти мальчишеский голос никак не вязался с мощной спортивной фигурой.
– Заглохни, - сказала Алка и закашляла, поперхнувшись дымом от сигареты. Ее громкий кашель, и зеленые брюки, и мужская поза тоже совершенно не соответствовали полудетскому, со следами вчерашней косметики, круглому помятому личику.
Тоня глядела на них в оба глаза, пока не вспомнила, что еще не умывалась, и мне ничего не оставалось делать, как тоже включиться в очередную игру, смысл которой никогда, наверное, не дойдет до меня.
Почему же люди не хотят быть самими собою? Почему им вечно хочется выглядеть иначе, чем они есть на самом деле?
Пока Тоня ходила к реке, к нам присоединился второй Алкин спутник: это был вертлявый и какой-то суетливо-нахальный парень, его звали Борисом, фамилия Арсентьевский. Немного требовалось ума, чтобы догадаться, Алка называла его Барсом, но она заставила-таки выслушать ее объяснение.
Пока шло шумное утреннее чаепитие, пока разыгрывалась нелепая, занявшая полдня рыболо-вная сцена, мне пришлось быть невольным арбитром в соревновании по остроумию между Вади-мом и Барсом. Было ясно, что выдрючивались они не столько передо мной или Алкой, сколько перед Тоней. Моя жена преображалась прямо на глазах...
Сашка пришел под вечер, когда мы уже перекочевали к соседям. Он посмотрел на дюжину наших жалких плотвичек, высыпал из рюкзака груду крупных окуней и лещей. Две уточки из породы чернядь и одна кряковая дополняли его рыбацкий трофей. Никто не хотел ощипывать и потрошить дичь, один Джек с готовностью тыкался своей мордой, выявляя нетерпение и желание помочь каждому из нас. Начались грандиозные приготовления к ухе. Тоня, Алка и Барс пошли к реке и весело принялись за картошку, а Вадим взял в руки Сашкину двустволку:
– "Бюхард?" Где вы его достали?
Сашка был явно польщен. Вадим вытащил из палатки и показал ему свою двустволку, тотчас же начался тот специфический разговор, который обосабливает собеседников, делая их своего рода заговорщиками. Опять игра... Я нехотя включился и в эту игру, но притворился, что ничего не понимаю в ружьях. Вадим с увлечением и азартно начал объяснять мне, что такое чок и что такое нечок, чем отличается правый ствол от левого, далеко ли и с какой силой летит пуля, если выстрелить из нечокового ствола. Голубев был пьян и не заметил моего подвоха. Он-то прекрасно знал, что все это было давно мне известно, что в детстве и юности я тоже бывал охотником. Правда, уток и рябчиков я уничтожал тогда вовсе не из спортивного интереса...
– Мальчишки, а кто пойдет за дровами?
– послышался Алкин голос.
Я взял топор, перерубил пополам сухую длинную ель, оставшуюся от лесосплава. Отнес половинки к костру и положил на огонь. Получилась своеобразная нодья*. Она могла теперь гореть до глубокой ночи, нужно было лишь надвигать чурки на костер.
* Нодья - костер из двух сухих, положенных один на другой стволов.
– Как ты думаешь, с которым из них она спит?
– спросил Сашка, когда я вернулся к нему.
– Кто?
– Я был взбешен.