Чокнутая будущая
Шрифт:
Кто из вас сейчас подумал, что его вывела из строя бурная свадебная ночь, тот объявляется безудержным оптимистом. Возможно, о жениховской пылкой страсти могли поведать первые жены, я же — лишь о громогласном храпе.
У меня болела голова — шампанское, знаете ли, орудие массового поражения. У меня болело сердце: не каждому приходится начинать семейную жизнь в ожидании неминуемого краха. У меня болели ноги: каблуки — инквизиторская приблуда.
И, разумеется, я вовсе не ждала гостей в такую рань, а просто пыталась выжить, вливая
Нет такой беды, которую бы не отогнал витамин С, любила говорить моя бабушка.
Поэтому явление Лизы — бледной Лизы, вот как я ее окрестила, бабушка любила русскую классику, а я любила бабушку, — стало для меня полной неожиданностью.
— Доброе утро? — неуверенно пробормотала я, открывая ей дверь.
У Алеши была невозможно пролетарская двухкомнатная хрущевка, тесная и неудобная, и я понятия не имела, как в ней жить вообще.
Мой новый муж любил этот курятник, потому что отсюда до театра было рукой подать.
Я любила свой дом в частном секторе, почти загород, зато двадцать соток, розы и гортензии.
Разумеется, как люди современные, мы пришли к компромиссу: я обещала жить в этом курятнике лишь половину недели, с субботы по вторник, а Алеша, кажется, очень радовался тому, что четыре ночи в неделю он будет проводить свободным мужчиной. Кто знает, может мы открыли секрет счастливой семейной жизни, да только карты предсказывали совсем другое развитие событий.
Впрочем, я еще надеялась избежать предсказанного.
Будущее — это ведь не что-то, высеченное в граните, неотвратимое и безжалостное.
Мы меняем его каждую секунду, каждым своим поступком или решением.
— Доброе утро, — согласилась со мной бледная Лиза и просочилась в квартиру, вручив мне ужасный масляный торт в безвкусных розочках.
— Бессонница? — тонко намекнула я, вложив в свои интонации весь сарказм, на который только была способна в это время суток.
— Ну что ты, я отлично выспалась, — хмуро отозвалась Лиза.
Мне оставалось только пригласить ее на микроскопическую кухоньку, где двое уже казались толпой.
— Хороший кофе в шкафчике у окна, — подсказала моя предшественница. — Тот, что на столе, — он специально для гостей.
Мой муж еще и скряга?
Вот сюрприз: прикидывался-то приличным человеком, а сам на булавках, то есть зернах экономит!
С молчаливым неодобрением я потянулась к шкафчику у окна. Широкие рукава атласного кимоно цеплялись за многочисленные фарфоровые статуэтки и завядшие букеты. Посреди крохотной кухни стояло ведро, наполненное цветами, — на этой неделе в театре случилась премьера. Алеша играл дядю Ваню и был так хорош, что цитаты из Чехова мигом вошли в моду в немногочисленных чатах заядлых театралов. Я состояла в каждом из этих чатов, муж рьяно одобрял, когда женщины им восхищались. В мои обязанностях числились пылкие хвалебные комментарии и сердечки под каждым фото.
— Что он сказал про меня? — вдруг требовательно
Я стояла к ней спиной, пристально наблюдая за кофе в турке.
Это настоящее проклятие: стоило не то чтобы отвернуться, а просто моргнуть, как он немедленно извергался, как взбесившийся вулкан, и горячие темные бурные потоки заливали плиту.
Кофейное бедствие могло коснуться даже стен и полов, по части заляпывания всего вокруг у меня был превеликий талант.
Ударить в грязь (вернее, в кофейную лужу) лицом при бледной Лизе не хотелось особенно, и я не сразу сообразила, что она меня о чем-то спрашивает.
Что Алеша сказал про нее?
Всего лишь «понятия не имею, зачем я на этой женщине женился. Она мне даже никогда не нравилась». Это было необычно, ведь Алеша всегда охотно очаровывался. Он любил любовь, эти волнение и трепет, придававшие его глазам особый блеск, о котором так восторженно писали потом поклонницы.
— Алеша высоко ценит твои выдающиеся достоинства, — ответила я убежденно. Женщина, женившая на себе мужчину, которому даже не нравилась, безусловно способна на многое.
— Ну при чем тут этот болван, — воскликнула Лиза. — Я говорю об Антоне!
Тут я так удивилась, что повернулась к ней, — она казалось сердитой и смущенной одновременно.
С таким лицом не говорят о… как это? О деверях.
С таким лицом выпытывают интимные подробности о жизни бывших.
С таким лицом могла бы говорить об Антоне я — ведь это мне предстоит с ним грехопасть.
У Лизы не было ни одной очевидной причины делать такое лицо.
А неочевидные подсказывали, что мне довелось стать частью той еще семейки. Извращенцы!
И в эту минуту зашипело сбитое кофейной лавой пламя в конфорке.
Ну конечно!
Разве могло быть по-другому?
Кофе проклевывался, рос и созревал исключительно для того, чтобы однажды вырваться на свободу из узкого горлышка турки и понестись вскачь, свободным и неукротимым.
— Ах, какая неприятность, — в сердцах воскликнула я.
Бабушка пребольно била меня по губам за любое мало-мальски серьезное ругательство, и порой я выражалась странно для посторонних.
Лиза даже не пошевелилась.
По какой-то причине у нее отсутствовал безусловный инстинкт каждой женщины, который подбрасывал нас на месте в поисках тряпки каждый раз, когда где-то что-то проливалась или крошилось.
Она продолжала сидеть на месте, втиснутая в узкое пространство между холодильником и столом, и сверлила меня взглядом.
— Ну так что? — поторопила она меня.
— Что — что? — раздраженно протирая плиту, переспросила я. — Почему Антон вообще должен был мне что-то сказать? Я его даже не знаю.
— Вы разговаривали вчера за ЗАГСом, в кустах.
А ты, моль настырная, значит, подглядывала?
— Я бы не назвала это разговором. Просто несколько фраз ни о чем. При чем тут ты?