Чрезвычайные происшествия на советском флоте
Шрифт:
Ко всем прочим своим достоинствам «Щуки» могли уходить на глубину до 600 метров, двигаться под водой с максимальной скоростью 31 узел и обеспечивать экипаж в 96 человек без каких бы то ни было дозаправок в течение 80 суток.
Главной особенностью этого проекта в отличие от его ранних модификаций было то, что шумность «Щук» была значительно снижена за счёт так называемого «отключения фундаментов», то есть между шумящими агрегатами и корпусом лодки были поставлены специальные амортизаторы-вибропоглотители. Был уменьшен и гидродинамический шум путём устройства вертикальных шпигатов. В прочном корпусе было установлено новейшее размагничивающее устройство, которое резко снижало возможности обнаружения
Командир вычислительной группы К-360 Евгений Симонов:
— На подводных лодках нашего проекта стоял новейший по тем временам гидроакустический комплекс «Скат», который позволял не только определять цели в обычном звуковом режиме, но и в инфразвуковом диапазоне частот. Это было почти фантастикой. Но принимать неслышимые человеческим ухом звуки позволяла длинная гибкая буксируемая антенна, которая выпускалась из бульбообразного контейнера, установленного над вертикальным стабилизатором кормового оперения. Именно он придавал силуэту лодки необычный вид.
«По своим возможностям комплекс „Скат“ втрое превосходил подобную аппаратуру предшествующего поколения и вплотную приближался к американским комплексам, — отмечает современный справочник по подводным лодкам, — (хотя по-прежнему уступал им по массогабаритным характеристикам). Максимальная дальность обнаружения целей при нормальных гидрологических условиях составляла 230 километров».
Контр-адмирал Григорий Бутаков:
— Обычно наши лодки ходили в тот район северным маршрутом, а я для большей скрытности пошёл южным маршрутом, как бы намереваясь пройти вдоль Курильской гряды, но потом резко повернул влево, то есть на восток. Довольно быстро и благополучно пересекли Северо-Тихоокеанскую котловину, разлом Мендосино и, оставив десять тысяч миль за кормой, вышли на шельф близ стыка территориальных вод Канады и США у пролива Хуан-де-Фука — прямо на «горячую сковородку». Помимо обычного, довольно напряжённого судоходства в районе этого пролива ещё шёл интенсивный лов рыбы.
Я запросил у командующего флотом разрешение всплывать на сеанс связи не раз в сутки, а раз в двое суток. Очень сложно было всплывать на перископную глубину. Могли попасть под таранный удар любого надводного судна или влезть в рыбацкие сети. Поэтому перед каждым подвсплытием я часа два проверял надводную обстановку — нет ли поблизости надводных судов. Но и это не давало особых гарантий. Там была очень плохая гидрология. К тому же рыбаки нередко ложились в дрейф, а обнаружить их без хода в пассивном режиме нашего «Ската» было невозможно.
С нами шёл ещё один атомоход, но он действовал в другом районе.
Мне повезло: в первый же день удалось залезть под днище огромного супертанкера, который шёл в Сиетл. И мы под ним миновали все ловушки хвалёной системы СОСУС.
Командир вычислительной группы старший лейтенант Евгений Симонов:
— Мой боевой пост находился в центральном посту, и я был в курсе всего, что происходило как на корабле, так и вокруг него над водой, поскольку БИУС, боевая информационная система, находилась в моём заведовании. Обстановка была очень напряжённая. Помимо всего прочего, у многих членов экипажа был свеж ещё шок, который мы пережили накануне нашего похода. Правда, это было на другой лодке — К-507.
Вышли по боевой тревоге в бухту Саранная. Срочное погружение. И тут заклинило рули. Сработала аварийная защита реактора.
Ситуация: неуправляемая лодка с рулями на погружение набирает глубину. Бутаков командует: «Всем турбинам реверс на высоких оборотах!» Но винт не вращается. Хода нет. Это страшно.
Боцман докладывал глубину в непрерывном режиме. Летим вниз на скорости.
Я — вахтенный офицер боевого информационного поста. Сижу в центральном посту, и мне хорошо видно, как лысина нашего механика сначала побелела, потом покраснела, потом посинела.
Мне показалось, что никто не знает что теперь делать. Мы проваливались в океанскую пучину. Взгляд упёрся в фотокарточку жены, прикреплённую к пульту. Мысленно прощаюсь с Ниной, с надеждой на нашу встречу…
Контр-адмирал Григорий Бутаков:
— Под килем пять километров. Боцман непрерывно докладывает: «Глубина 170 метров, лодка быстро погружается… Дифферент на нос растёт! Глубина 175 метров, лодка быстро погружается… Глубина… Быстро погружается… Дифферент на нос растёт…» Голос боцмана всё тревожнее и тревожнее. Рядом со мной — наш механик, командир БЧ-5 Илья Железнов. Он твердит, как зацикленный: «Товарищ командир, сейчас будет ход. Товарищ командир, сейчас будет ход…» Но хода нет! Лысина механика чудовищно багровеет. Он-то первым понял, что пришёл нам полный абзац.
Хода нет.
Стали продувать цистерны. И как назло — там закусило, там отказ. У личного состава шок!
Заорал, чтоб продуть всё аварийным продуванием. Всё выдули. Даже командирскую группу.
Боцман докладывает: «Глубина 207 метров, лодка встала».
Знаю, что после 200 метров продувание цистерн главного балласта малоэффективно. Всплывать с такой глубины можно только за счёт хода, когда под корпусом и рулями возникает подъёмная гидродинамическая сила. Но хода нет, как не было, несмотря на все заклинания механика. И мы уже за 200-метровой отметкой. Но лодка встала… Надолго ли? Куда она пойдёт — вниз или вверх? От нас уже ничего не зависело. Судьба наша решалась на точнейших аптечных весах. На одной чаше весов — законы физики, на другой — наши молитвы. Томительнейшие секунды.
Но Бог-то всё-таки есть! Лодка постояла, «подумала» и стала всплывать.
Голос боцмана, как глас Божий: «Глубина 206 метров, лодка медленно всплывает!»
Пошла, пошла, пошла… Быстрей… Быстрей. На глубине 100 метров открыли клапана вентиляции. Додули остатки балласта остатками ВВД, воздуха высокого давления. Закачало на крутой волне. Надо подниматься, отдраивать верхний рубочный люк. Но шевельнуться не могу. Голова ясная, всё остальное — каменное… От стресса.
Потом выяснилось, что авария произошла по вине завода. Одна из шестерён турбозубчатого механизма треснула из-за литейного брака, в ней оказалась каверна. И произошло рассоединение муфты ТЗМ с линией вала. Подобная неисправность обнаружилась потом ещё на одной «Щуке». Но нам-то от этого было не легче.
Евгений Симонов:
— Всплыли и тут же попали в жесточайший шторм. А хода нет. И несёт нас на камни бухты Саранной. Качка убийственная. Все в лёжку лежали. У нас акустик был, так только он на рулях стоял. Да толку-то, без хода корабля рули бесполезны.
Контр-адмирал Григорий Бутаков:
— Потом говорили, что такого шторма более 100 лет не было! Волны выбросили бы меня на камни и расхлестали вдрызг. Надо подальше отходить от берега. И тут я получаю приказание немедленно заходить в бухту. Но я же могу только на электромоторах двигаться. Под ними в такой шторм в узкость не войдёшь. Безопаснее было бы в океане штормовать. Однако командующий флотилией вице-адмирал Павлов принял решение заводить нашу лодку в бухту двумя буксирами. Я в перископ смотрю, а буксир где-то «в небе», волна его поднимает. Связываюсь с базой: