Чрквоугодие
Шрифт:
Она ничего не могла с собой поделать. Мысль возникла из ниоткуда, яркий и веселый голос с таким абсурдным сообщением, что она не смогла остановить смех, вырвавшийся из нее, смех, в котором сквозила истерика.
Ее пальцы сомкнулись, словно клетка, вокруг крошечного хомячка с золотистым мехом.
Он укусил ее за нижнюю часть большого пальца.
Она едва почувствовала это.
Только один, а потом можешь съесть свой десерт!
Словно
Она дала себе время подумать, прежде чем раздавить его зубами, и сказать себе, что это всего лишь большая улитка, что она на соревновании во французском ресторане. Хруст – это раковина, а не кости, а горячая жидкость и странная мякоть, которая вытекала из нее, была просто чесночным маслом и резиновой мякотью эскарго, а не горячей кровью и внутренними органами.
Ни костей, ни крови, ни крошечных глаз, выскочивших из расколотого черепа, ни крошечной печени, ни извивающихся кишок, вывалившихся из ануса, ни текстуры мокрого меха, трущегося о ее язык, ни привкуса меди...
Она сглотнула.
Она недостаточно прожевала.
Ее горло привыкло к тому, что пища проникает в него так, что рвотный рефлекс почти исчез, но ничто не могло подготовить его к пучку маленьких грустных сломанных конечностей и лопнувших мышц, которые еще не совсем умерли и слабо касались ее пищевода, сползая в горячую темноту.
В течение нескольких секунд, которым, казалось, не будет конца, сознание Лили балансировало на грани.
На каждом дюйме пути вниз она чувствовала это.
Дергается.
В ее животе.
Блоп!
В желудочную кислоту рядом с растворяющимся шариком хлеба и дерьма.
***********
Лили вернулась к реальности, словно услышав эхо после взрыва или почувствовав, как возвращается чувствительность в конечность, которая слишком долго была сведена судорогой. Странное покалывание булавок и иголок, когда кровь приливает обратно. Наступило онемение, а затем мир вполз обратно.
Она только что съела живого хомяка.
И, судя по всему, она была не единственной.
Бьорн по умственному развитию был как ребенок, но он не был лишен инстинкта выживания.
Он впихнул двоих себе в рот и всхлипывал, даже когда жевал их с набитым ртом, превращая в визжащую мульчу.
Азиат изменил тактику – он держал по одному хомяку в каждой руке и милосердно откусывал им головы, а затем вгрызался в их мягкие животы.
Только один...
Одного было уже недостаточно.
А миска была почти наполовину пуста. Теперь в ней ползало около дюжины серых, коричневых и рыжих маленьких пушистых существ, которых покупают в качестве первого питомца. Чтобы кормить семечками и смотреть, как они бегают в колесе...
У Лили был хомяк, пока одна из папиных собак не сбила клетку с комода и не съела ее.
Она забыла об этом. Ее хомячка звали Ириска. У собаки не было имени, так как отец использовал их для боев, а не как домашних животных.
Ученик наблюдал за ней, его глаза за маской сверкали, а бритва, зажатая в одном кулаке, торчала из изгиба его сложенных рук.
Мозг Лили сообщил ей несколько простых фактов на доступном языке, а затем задал вопрос....
Правила были таковы: кто съест меньше всех, тот проиграл.
Когда миска опустеет, это конец. Если ты не съешь больше, тебе перережут горло.
Так что.
Сделай это.
Ты. Хочешь. УМЕРЕТЬ?
Ее ответом было взять по хомяку в каждую руку и затолкать каждого головой вперед между скрежещущими зубами.
Они больше не были невинными существами, умирающими от боли и ужаса, только еда, только очередное испытание.
Из их мордочек вырывались мозги, попадая на ее язык.
Она откинула голову назад, сглотнула и сказала себе, что ест сырые яйца – осколки черепа были скорлупой, мозги – желтками; она держала маленькие безголовые тела по одному над разинутым ртом и раздавливала их, выдавливая мясистые внутренности. Крошечные органы, сердца, легкие и почки, похожие на печеные бобы, проваливались в пищеварительную систему, прежде чем она запихивала пустые, хрустящие костями мешки с мышцами и мехом в рот, дважды пережевывала и глотала.
Умение быстро набивать и глотать было жизненно важной частью победы в тех соревнованиях на скоростное поедание пищи, которые имели ограничение по времени.
Она могла бы практически проглотить лошадь.
Она рыгнула, а затем потянулась за другой парой испуганных грызунов.
Азиат уже был на очереди. Бьорн боролся, запихивая их в рот задницей вперед, а передние концы бешено пытались выбраться, их крошечные коготки рвали его губы.
Он пытался просунуть их внутрь пальцами, но обезумевшие от боли зверьки продолжали кусать его.
Лили поймала еще одного хомяка. Когда в миске их стало меньше, схватить одного стало сложнее.
В порыве вдохновения она разбила его череп о край стола и почувствовала, как хрустнул позвоночник.
Его маленькая голова покачивалась вперед-назад на сломанной шее – он был мертв.
Она перекусила его пополам, ее зубы пронзили ребра – ощущение было одновременно мягким и хрустящим, как будто откусываешь от сэндвича с беконом, мясо которого готовилось слишком долго и стало хрустящим.