Чтец снега
Шрифт:
Успеху нападения агрессоров способствовали сами люди. Ведь именно они занесли в дома фиолет в неимоверных количествах, хотя правительства, военные и учёные настойчиво предупреждали граждан об опасности, которую мог представлять неестественно выглядящий град. Но высокий уровень жизни сыграл злую шутку. Люди стали безалаберны и настойчивость приняли за назойливость. Тут в них проснулись предки из тёмного и жуткого прошлого, не особо доверяющие правительствам, военным и учёным. Предков поддержали бесы противоречия и демоны анархии. Внести ведёрко ненормально выглядящих градин в дом – да что тут опасного?! Это же просто маленькие не тающие ледышки, светящиеся фиолетовым. Аномалия, чудо! Вот детишки порадуются. И детишки порадовались вместе со взрослыми.
Выжившие стали искать выход там, где никогда не стали бы искать, если бы не охватившее их отчаяние. Ведь нужно было пополнять запасы, скрываться от фиолета и обороняться от других людей. Да-да, от тех самых, составлявших когда-то преступность уровня предутопического периода, а теперь развивших её едва ли не до средневекового масштаба за счёт возросшего числа единоверцев.
Утопающий хватается за соломинку. Схватится и за кирпич, если бросить ему кирпич с криком: “Держи спасательный круууг!”. Кто-то искал спасательный круг в религии, кто-то не побрезговал и мифологией. Кого-то вдруг осеняло, где находится святой грааль, а кто-то отправлялся на поиски ГЭККА, абсолютного оружия или титановых шлёпанцев Нежного Рыцаря Сотни Яиц. Наиболее практичные учились убивать или отлавливать для изучения фиолет (безуспешно) и разрабатывали антипурафровую вакцину (ещё более безуспешно).
Один древний миф гласил, что в горах Чёрные сливки, где никогда не прекращается снегопад, в пещере, охраняемой монахами Чёрносливочного монастыря, живёт вечный чтец снега, который по летящим снежинкам читает историю человечества.
И, судя по всему, он добрался таки до последней главы.
47-летний Буц, бывший заведующий библиотекой мотострелковой дивизии, был угрюмым и одиноким человеком. Была ли его угрюмость причиной его одиночества или наоборот, он и сам не мог бы сказать. Возможно, дело было ещё в том, что Буц частенько задумывался о разных абстрактных штуках вроде смысла жизни, истины, идеалов, высоких моральных принципов и справедливости. В общем, о всём том, что обычно людей не интересует из-за своей безупречной непрактичности. Причина ещё могла быть в его слишком требовательном, слишком критичном отношении к людям. А этого людям уж точно не надо, особенно тем, кто никогда не задумывался о справедливости и высоких моральных принципах.
Казалось, жизнь абсолютно не интересовала Буца и он только выполнял необходимый минимум: поддерживал чистоту, делал зарядку, слушал музыку, смотрел документалки, читал книжки, гулял. Может, он слишком много думал о смысле жизни. С этим смыслом жизни всегда так: чем больше думаешь о нём, тем меньше его видишь.
Буц не понимал интересующихся политикой. На его взгляд, политика мало чем отличалась от сплетен, просто это были официальные сплетни. И как бы законы не менялись, на нём это как-то не отражалось. Ещё Буц не понимал людей, которые создавали семьи. Продолжение рода? А в чём смысл? В том, что дети вырастут и тоже заведут детей? Зачем нужна жена, когда есть подружка? Зачем нужны дети, если их нет? На эти вопросы Буц ответов не находил, а потому оставался холостяком.
Ему встречались пустые, как дырявые вёдра, люди, с которыми он моментально обрывал общение. Ему встречались частичные люди. С ними он общался лишь по крайней необходимости. Ещё ему очень и очень редко встречались люди, которых он всё-таки считал за людей.
К последней категории принадлежал Холс. 36 лет. Женат. Энтомолог. Сосед Буца по домам. Оба они жили в пригороде северославского мегаполиса Парапуз. Сперва Буцу понравилось в Холсе то, что тот сдерживает обещания. Никаких излишне эмоциональных: “Давай как-нибудь сходим на рыбалку, чувак!” на протяжении нескольких лет, и всё с одинаковыми интонациями. А как соглашаешься, так у приятеля тут же объявляются неотложные дела. Ничего подобного. Если Холс звал Буца на рыбалку, значит они действительно шли на рыбалку, забрасывали удочки, пили баночное пиво из сумки-холодильника и болтали о всякой всячине.
Обычно Холс задавал начало, а Буц поддерживал, если тема нравилась. Если не нравилась или хотелось о чём-то подумать, не поддерживал. Холс понимал это молчание и не обижался. И это тоже очень нравилось Буцу. Исключение составляли насекомые. Тут Холсу было начхать, молчит Буц или нет. О насекомых он говорил с упоением, знанием и эгоизмом человека, болтающего о любимом увлечении. К тому же Холс был искренним человеком и не привык сдерживать своих порывов. В особенности, увлекали энтомолога пухоедовые. Буц, хотел он этого или нет, узнал о клопах, вшах, блохах и прочих всю их подноготную. И тихо проникся к ним холодной ненавистью, хотя и до этого особо не восхищался. В отличие от Буца, ищущего смысл жизни, смысл жизни Холса забрали насекомые. Жену и детей учёный любил также сильно, как и насекомых. Впрочем, люби он насекомых чуточку больше, он бы наверняка женился на какой-нибудь тле. Общаясь с женой Холса, эрудированной художницей по металлу, обожавшей отливать насекомых, и их детьми, братом и сестрой 12-ти и 16-ти лет, неугомонными и любознательными натурами, Буц изредка жалел о своём холостицизме, чего с ним раньше не случалось. Но это было мимолётное, сырое сожаление, стадный рефлекс. Слишком уж приварился Буц к своему одиночеству.
Когда начался фиолетовый град, Буц смотрел по телеку фильм о быте граждан Древнего Бима. Быт полностью соответствовал ожиданиям, времени, месту, бимлянам и, как обычно, был ни к чёрту. Эта характеристика объединяла быты простых людей всех времён и народов. После знакомства с Холсом Буц вычеркнул из телеменю фильмы о насекомых. Холс заменял их, как горная река заменяет ручей. С чрезмерной агрессией и напором. И у самых лучших есть свои недостатки, зачастую самые худшие.
Буц, узнавая всё новые и новые подробности о быте древних бимлян, вспоминал рыбалку на прошлых выходных. Говорили они с Холсом, помимо остального, о медузах, известных своим вялым образом жизни, словно существовали они абы как, спустя щупальца и усики, и даже самые крупные из них не могли плыть против течения. Холс тогда вообразил, что у медуз наверняка коллективное сознание, а в нём общий, вымышленный ими мир, в котором и проходит их настоящая жизнь. Этакий медузий мир-мечта. А здесь существует только их желеобразное тело, носитель сознания.
“Ведь я сам как медуза, – думал Буц, – только пустая. Нет у меня никакого мира-мечты. Вот у Холса есть насекомые и семья, а у меня? Кучи избитых вопросов без ответов – и больше ничего”. И совершив ментальный побег из комнаты от грустных мыслей, глянул в окно. Там раздавалось бодрое постукивание хора, очень мелкокаменистого хора.
Колотил град. Конец июля, жарит солнце, на небе ни облачка. И колотит град. Позабыв о никудышном быте древних бимлян, Буц вытаращился в окно. Да, ярко светит солнце, в пронзительно-синем небе ни облачка, и фиолетовый град. Фиолетовый. Буц нахмурился, стараясь разогнать иллюзию сплочением бровей. Но косматые сдвоенные войска разогнать иллюзию не смогли. Потому что никакой иллюзии не было.
Фиолетовые градинки с дробящим перестуком, приземлённой вариацией благовеста, бились об асфальт, лупили по корпусам машин и нервам их владельцев, избивали козырьки крылец, ступени, скамейки, выбивали в земле крохотные кратеры и мяли наивно-зелёную траву.
Очнувшись, Буц позвонил Холсу. Тот весь день провёл в лаборатории, стараясь заставить богомолов сигать через огненные кольца с помощью штуки под названием “Насекомный внушитель”. На эксперименты с ним институту выделил деньги с жиру взбесившийся, одержимый и полуграмотный физик-любитель богач, этот самый внушитель и выдумавший. Деньги распределил ректорат, и надо было их отмы… отрабатывать. Главным по экспериментам с “Насекомным внушителем” назначили Холса. Энтомологу предстоял никчёмный месяц бездарнейших опытов, заморачиваться которыми побрезговал бы и шестиклассник. Внушать насекомым что-либо без толку. Это как пытаться внушить орлу высшую математику или показывать шкафам кино о шкафах.
Холс воспринял слова Буца всерьёз. Шутки типа: "Гляди-ка, фиолетовый град!” явно не в его стиле. Слишком тупо. Это если бы премьер-министр безопасности во время начала гражданской войны, с серьёзным лицом, поведал в вечерних новостях о том, как он принимает душ и перекрывает пальцем отверстия в лейке. А потом бы заверил, что волноваться нечего, всё под контролем. Напор у воды хороший… если не забывать перекрывать пальцем половину отверстий в лейке.
Пурафра и фиолет истребили человечество на четыре пятых. Передав это сообщение, журналы и радиостанции окончательно вымерли вслед за сгинувшими властями, армией и полицией, а последними жителями в районе Холса и Буца, кажется, стали они сами. По крайне мере, прошла неделя, когда они видели кого-то ещё, да и те, устав ждать обещанной помощи, поехали в Мантию Ганти, где, по сообщениям последнего номера местного журнальчика “Слепые пятна”, похудевшего за полгода на полсотню страниц, располагался ближайший лагерь беженцев, один из расположенных в подводных городах. День езды.