Что было бы, если бы смерть была
Шрифт:
Более того (совсем уже окончательно) – показалось, что общение этих мужчины и женщины вообще перспектив не имеет (как и мертвые сраму).
Но нет! Всё (как всегда) было немного (то есть гораздо) сложней: их (со)общение имело – бы смысл только там, где Хельгу (душу Хельги) можно будет назвать Дульсинеей.
Их (со)общение – было возможно лишь на самых вершинах и в самых низинах; потому – мы продолжим фантасмагорию дальше! Душа Перельмана двинула стрелку курсора, и в реальности ресторана ( где души почти что
Он подбежал к Хельге и поднес к её подбитой щеке салфетку с кубиком льда.
Более того(!) – помянутый малец напоминал мелкого божика мимолетной похоти Эрота (как раз из времён нероновых). Кубик льда и салфетку он взял с соседнего столика (не с того, за которым обустроились приведшие его мужчины); за этим (соседним) столиком сидели два убеждённых Украинца; заглавная буква указывает: самые что ни на есть западенского разлива радикалы и национал-изуверы.
Нам (разумеется) – сие пока что неведомо (как и то, что встреча ещё аукнется).
Эти бравые люди оказались неприятно удивлены резвостью мальца! Впрочем, нам пока нет дела до их нац-удивлений. Да и до прочих телодвижений, что происходят на окраине истины.
Вот одно их этих телодвижений:
– Сланцы? А что сланцы? – послышалось из-за столика (Украинцы попробовали продолжить прерванный разговор).
С чего бы Украинцам поминать это не экологически нечистое топливо? Если мы и узнает об этом, то не сейчас. Но это странное для ресторана (и какое-то очень сальное) слово удивительным образом версифицировало далекую Украину «их мечты» (и счастливо живущих в ней Украинцев).
Хельга (давая понять, что только сейчас осознала всю чудовищность происшедшего) – прижала лед к щеке и принялась стонать и плакать. Однако же «здешний» Перльман – тоже полностью переложился на волю Петрония и продолжал вопить на латыни:
– Ишь, надулась, как лягушка! И за пазуху себе не плюнет, пень, а не женщина!
Никто не был удивлен. Поскольку этих слов никто не услышал: реальность была помрачена украинскими «сланцами» (повторю: не слишком ценным энергоносителем); в описываемые мной «благословенные» годы никто не знал, насколько реальны мировые кризисы энергоресурсов и продовольствия.
Разве что (в ресторане на Невском) – здесь тоже шёл торг за «ресурсы»: дело обстояло, как в компьютерной игре! Тароватая Хельга полагала прикупить себе дополнительной души (лишив этой «жизни живой» похотливого Пере6льмана); но – что-то во всей этой истории для Хельги пошло «не так».
Итак(!) – цитировавшего Петрония Перельмана никто не слышал; однако – Перельман продолжил:
– Ведь рожденным в лачуге о дворцах мечтать не пристало.
Но(!) – опять же никто его слов не расслышал. Перельману сие не понравилось.
– Пусть мне так поможет мой гений, – окончательно обозлился
Очевидно, что предсказание Хельги о его будущей неустроенности достигло-таки цели; но – ещё более очевидно, что очи похотливого Перельмана были весьма завидущими и могли бы его далеко увести.
Он (вдруг) – сказал голосом, резко упавшим с высот:
– Ведь я, простофиля, мог себе и стомилионную партию найти, – имелся в виду какой-нибудь брак по расчёту; Перельман язычески скоморошествовал: кому он в реальном (не версифицированном мире) нужен? Только себе, и всё.
Ведь и во времена Сенеки и Петрония, двух сыновей гармонии, всё делалось лишь для кухни и спальни. Потому (побитая брошенной стопкой) – Хельга решила, что Перельман (аки фаллос) смягчается и клонится в её сторону.
Она полагала, что это лишь начало. Потому (продолжая торговлишку) – сделала вид, что его понимает:
– Кто из нас без греха? Все мы люди, не боги.
Она ошибалась: стоявший перед ней Перельман был практически демон.
Поэтому (торг здесь был неуместен) – немедленно произошли перемены:
Причина раздора, целованный Перельманом прелестный юнец – оказался совершенно (как личность) забыт. Словно бы (на время) стал как предмет, который предстоит обойти стороной.
Перельмана заинтересовали слова Хельги.
Та решила усугубить впечатление и продолжила:
– Прошу тебя, будь со мной!– продолжала она ворковать на петрониевой латыни. – Во имя своего благоденствия плюнь мне в лицо, если я что не должное сделала. Ты действительно поцеловал славного мальчика не только за его красоту.
Она имела в виду: Перельман целовал красоту всего мира.
Она имела в виду: разве не стоит весь мир нашей ласки? Разумеется, стоит.
Она не подозревала, что для Перельмана ключевым было слово «разумеется». Далеко, на проспекте Энергетиков (и, кажется, то ли вчера, то ли завтра, то ли вообще через месяц) пребывавшая в алкогольной нирване ипостась Перельмана принялась читать стихи:
Разумеется даже разумом,
Что и чувства твои, и разум
Не способны сдвигать мира,
Ибо чувства и разум подробны…
И тогда я создал искусство.
Ибо небо лучше всего наблюдать из ада,
Полагая, что небу виднее…
И тогда я создал искусство,
Насаждая Сады Камней -
Полагая в ладонь вместо хлеба.
Я тебе протянул чувство.
Ты в него положила камень.
Но сама мне стала как пламень,
Чтобы камень стал добела:
Не способный сдвигать миры, я его во главу угла…