Что-нибудь светлое… Компиляция

Амнуэль Павел Рафаэлович

— Ты же знаешь, Рон, они просто не понимают, что такое наука…

— Да, — Рон перешел на деловой тон. — Так что ты хотел узнать, Борис?

— Фредди Крюгер, убивший Альтермана. Насколько я помню, на кукле не было никаких следов, кроме крови покойного?

— Не задавай нелепых вопросов, Борис, — рассердился Хан. — Результат анализа у тебя. Если хочешь спросить о чем-то другом, спрашивай.

— Нет, я о крови. Допустим, на кукле была кровь, оставленная некоторое время назад — день, два, неделю, — и кровь, попавшая на лезвие в момент убийства. Ты можешь отличить одну от другой?

Молчание продолжалось, пожалуй, чуть дольше, чем должно было, если бы ответ был Хану ясен.

— Хм… — пробормотал он, наконец. — Если речь идет о двух разных участках

лезвия, то никаких проблем — я тебе сказал бы не только, что это кровь разного времени, но назвал бы и сроки с определенной точностью. Но если недавняя кровь смешалась с оставленной ранее, это усложняет процедуру. Не то чтобы разделить было невозможно, но я не ставил перед своими людьми такой задачи. А это нужно? — добавил он. — Есть идея?

— Идея… — хмыкнул Беркович. — Сумасшедшая идея, и я не хотел бы раньше времени…

— Понял, — Хан что-то сказал в сторону — кому-то из сотрудников — и добавил в трубку: — Я отдал распоряжение, как ты слышал…

— Я не слышал.

— Результат получишь завтра не раньше полудня.

— А если…

— Если бы ты сказал, зачем тебе это надо, и твоя идея меня заинтересовала бы…

— Завтра так завтра, — поспешно сказал Беркович.

* * *

Недовольный собой, погодой (третий день стояла душная жара — хамсин [17] ), женой (Наташа затеяла уборку, и любимый диван оказался выдвинут на середину комнаты — ни посидеть нормально, ни подумать), начальством (Хутиэли намекал, что пора отчитаться о проведенных розыскных мероприятиях), Беркович ехал на работу, но, вместо того чтобы на Карлебах свернуть направо, к управлению, он сделал левый поворот и направился к дому Альтерманов, не имея, впрочем, в голове ни одной стоящей мысли, которую можно было бы преподнести Рине вместе с просьбой позволить еще раз осмотреть квартиру.

17

Хамсин — изнуряющий жаркий ветер обычно южного или восточного направления из Африки или Аравийских пустынь.

Поставив машину, как и в прошлый раз, на стоянке около соседнего дома, Баркович с раздражением обнаружил у подъезда давешнюю девицу-репортера, беседовавшую с толстой, похожей на кегельный шар, Эстер. Рассказать она репортерам ничего не могла по той простой причине, что, работая санитаркой в «Ихилове», вернулась в тот день со смены часов в одиннадцать утра, когда у дома уже скопились полицейские машины и толпа любопытных. Тем не менее Эстер что-то увлеченно рассказывала девушке, а та возбужденно кивала и держала диктофон на довольно далеком расстоянии, поскольку громкий голос Эстер слышен был и на противоположной стороне улицы.

— …Всегда были странные, — вещала она. — По-моему, они христиане, я видела, зимой притащили домой елку, а в суккот [18] даже не заглядывали ко мне в сукку хотя бы с праздником поздравить…

Беркович проскользнул в дом прежде, чем девушка-репортер успела перевести свое сосредоточенное внимание с Эстер на полицейского. «Господи, — думал он, быстро поднимаясь по лестнице, — почему некоторые непременно хотят, чтобы все жили и вели себя так же, как они?» Сам он тоже ни разу не сидел в сукке — ни с соседями, ни на работе, где во дворе управления возводили осенью огромный шалаш, в котором генерал принимал и угощал сотрудников. Дома у Берковичей была синтетическая елка, на которую Арик лично вешал игрушки, радуясь празднику, как радовался и ханукальному [19] волчку (в его коробке их накопилось не меньше двух десятков — светящихся, играющих музыку и даже прыгавших в танце), и пуримским [20] карнавальным костюмам, которые выбирал для себя сам и тщательно следил за эклектикой: цеплял на себя трехствольное ружье пришельца,

зубастую маску вампира и царскую корону.

18

Суккот — еврейский осенний праздник кущей, когда по традиции нужно проводить время в шалаше (сукке), вспоминая о блуждании предков по Синайской пустыне.

19

Ханука — еврейский праздник, посвященный очищению Храма и возобновлению храмовой службы после разгрома греко-сирийских войск в 165 году до н. э.

20

Пурим — еврейский праздник, символизирующий победу над Аманом, любимцем персидского царя Ахашвероша, намеревавшимся истребить евреев, проживавших в Персидской империи в 5 веке до н. э.

Из-за двери слышны были громкие женские голоса: похоже, Рина о чем-то спорила с дочерью, но слов не разобрать, Беркович и не пытался, понимая, что одно неверно понятое слово приведет к неправильной интерпретации разговора, а это меньше всего сейчас нужно.

Голоса стихли, Беркович услышал шаги, кто-то разглядывал его в глазок, дверь открылась ровно настолько, чтобы он мог протиснуться в квартиру, что Беркович и сделал под пристальным взглядом Леи, одетой в короткий домашний халатик и вьетнамки. Голова у девочки была повязана темной косынкой, глаза смотрели настороженно.

— Здравствуй, Лея, — сказал старший инспектор и добавил фразу, которую не собирался произносить — по крайней мере, не в начале разговора: — Вот, пришел узнать, не нужно ли вам с мамой чего-нибудь… ну, не знаю…

Он смутился и начал еще больше на себя злиться, отчего следующая фраза оказалась никак не связана ни с предыдущей, ни вообще с чем бы то ни было, что могло интересовать Лею:

— Передавали, когда я ехал: под Иерусалимом опять горит лес.

Кому здесь интересен горящий в Иудейских горах лес? Но Лея, к недоумению, но и к радости Берковича, оживилась:

— Я видела настоящий пожарный самолет! Так и подумала: где-то сильный пожар!

И сразу, без перехода:

— Я позову маму, ладно?

Рина вышла из спальни, поправляя прическу. На женщине было длинное, до пят, закрытое черное платье.

— Здравствуйте, Рина. — Смущение прошло, Беркович точно знал, как вести разговор, но маска, надетая перед тем, как он вошел в квартиру, еще какое-то время оставалась на лице, и Рина ответила резче, чем, видимо, собиралась, когда услышала, что дочь разговаривает с полицейским:

— Вы пришли сказать, что нашли убийцу моего мужа?

Беркович окончательно согнал с лица не нужное сейчас выражение и произнес деловым тоном, будто речь шла о запятой в протоколе, которую необходимо завизировать, прежде чем сдать дело в архив:

— Я хотел бы отдать на экспертизу три предмета, похожие на кукол. Они лежат в нижнем ящике платяного шкафа в вашей с… — он намеренно сделал паузу, не договаривая, с кем недавно делила спальню Рина, — в вашей спальне.

Беркович смотрел не на Рину, а на Лею, ее реакция интересовала его больше, чем реакция матери, чье лицо он тоже видел и замечал малейшие изменения. Мать и дочь переглянулись, Рина недоуменно спросила взглядом: «Какие куклы? Ты спрятала там своих?» Лея отвела взгляд, не отвечая.

Рина молча повернулась и пошла в спальню, Беркович последовал за ней. Лея осталась стоять посреди гостиной, не пытаясь ни препятствовать, ни что-то объяснить, хотя, похоже, именно она могла ответить на еще не заданные вопросы старшего инспектора.

В спальне Рина тяжело опустилась на край кровати перед шкафом, потянула на себя довольно тяжелый ящик. Беркович обратил внимание: раньше обувь была набросана, как попало, сейчас туфли лежали рядами, аккуратно, пара к паре, летние к летним, пара зимних отдельно, в полиэтиленовом мешочке. Рина провела по туфлям ладонью, будто стирая пыль, коснулась наполовину оторванной пряжки на зеленых босоножках, тихо сказала: