Что осталось от меня — твое
Шрифт:
— Прекрати! — закричал он, когда, оказавшись в петле, Рина начала рваться вперед. Задыхаясь и кашляя, она пыталась сдернуть веревку с шеи, чувствуя, как ломает ногти.
— Прекрати!
Теперь Рина впилась в руки Каитаро, царапаясь, как кошка, и раздирая его до крови.
— Послушай! Просто послушай! — просил он. Кровь прилила к ее липу. Она чувствовала жар под кожей. И не могла дышать. Рина пинала и пинала его коленями, а он все туже и туже затягивал петлю. Она пыталась сделать вдох, но воздух не шел в легкие.
— Рина… перестань, пожалуйста… —
Она ослабела и затихла на полу. Хватка Каитаро тоже ослабла. Он отпустил веревку и повернул голову Рины к себе, так чтобы видеть ее лицо.
Первые несколько вдохов были похожи на всхлипывания. Но затем воздух потек в легкие, и Рина вдохнула всей грудью. Горло саднило, дышать было больно, но она дышала, жизнь вернулась в тело, а вместе с ней вернулись и силы.
— Останься со мной, «— прошептал Каитаро, склоняясь над Риной. Он гладил ее лоб, убирал упавшие на лицо волосы и, отбросив в сторону веревку, осторожно массировал ей шею.
Рина заглянула ему в глаза. Глаза человека, который лгал ей столько месяцев подряд. Она увидела в них отражение той любви, которую потеряла. И ее сердце вновь разорвалось от невыносимой тоски.
— Останься со мной, без тебя я ничто. — шептал Каитаро.
Рина смотрела, как слезы катятся по его щекам. Он был слаб той слабостью, которая отражала ее собственную беспомощность. Теперь сердце Рины наполнилось гневом: даже сейчас, после всего, что произошло, она могла бы остаться с ним, продолжать цепляться за него, вместо того чтобы быть сильной и полагаться только на себя.
— Ты мне не нужен, — процедила Рина.
Его руки, нежно гладившие ее разодранную веревкой шею, замерли.
— Я не хочу тебя! — выпалила Рина, отталкивая его. — Мне будет гораздо лучше без тебя!
Она извивалась всем телом и пыталась выскользнуть из рук Каитаро. Но тот вновь придавил ее к полу. Рина больно ударилась затылком о доски, а пальцы Каитаро сомкнулись у нее на горле, все крепче и крепче сдавливая трахею. Молодая женщина снова принялась царапаться и брыкаться. Она потеряла одну кроссовку, нога в носке скользила по полу, не давая возможности упереться, однако Рина продолжала бороться. Но силы были неравны.
Грудная клетка Рины судорожно поднималась и опускалась. Палец Каитаро сильно давил на горло. Боль вернулась. Рина снова попыталась оттолкнуть его. Тщетно. А затем перед глазами поплыл туман, кровь тяжело бухала в висках, по телу начала расползаться холодная слабость. Рина корчилась, сопротивляясь удушливой волне, которая уносила ее жизнь. Она била Каитаро ногами и руками до тех пор, пока образы в сознании не сделались такими мутными, что Рина уже не знала, происходит ли это на самом деле или это только игра ее воображения.
Каитаро плакал, захлебывался рыданиями и все сильнее вдавливал Рину в доски пола. Они лежали посреди гостиной, своей гостиной в своей новой квартире. Поверх его плеча Рина видела потолок и норен с рисунком: золотистая полоска неба, по которому летел клин журавлей.
«Вот оно, — подумала
— Сумико, — прошептала Рина. Но она больше не могла говорить, и, хотя губы двигались, изо рта не вылетало ни звука. — Суми… Суми…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Было вычислено все, кроме одного — как жить. Приписывается Жан-Полю Сартру
СУМИКО
ДЫХАНИЕ
Весь день я наблюдала, как темные тучи сгущаются над Мэгуро. Воздух сделался горячим и тяжелым, словно густое тесто. Когда же долго собиравшаяся гроза наконец разразилась, стремительно и бурно, она превратилась в какофонию звуков — оглушительные раскаты грома и барабанная дробь дождевых капель, увесистых, как свинцовые шарики, которые прыгали по асфальту, сбивая пыль и унося мусор. А затем все стихло. Воздух стал свежим и чистым. Глядя в сад, я видела умытые дождем растения, поблескивающие в наступающих сумерках.
Когда я уселась в дедушкино кресло, город за окном уже погрузился в черноту ночи. Кресло, поскрипывая кожей, приняло меня в свои объятия. Я включила настольную лампу и оказалась в круге света, за которым висела тьма. Передо мной лежала раскрытая бархатная коробочка. Она сопровождала меня в путешествии, проделанном за последние несколько дней. Золотые лепестки, собранные вокруг крохотного изображения в центре значка. Подсолнух и весы — символ справедливости для всех. Из сада доносился ровный звон цикад. Звук плыл в воздухе — казалось, сама ночь усиливала его. То же порой случается и с нашими мыслями.
Я ждала, когда звякнет металлическая калитка, затем раздастся мягкий звук шагов на выложенной плиткой садовой дорожке, а затем я услышу, как дедушка вставляет ключ в замочную скважину.
— Суми-сан! — позвал он.
Свет, просачивающийся из-под двери кабинета, наверняка привлек его внимание.
И вот дедушка скидывает уличные туфли, переобувается в тапочки и, слегка шаркая по мраморному полу, идет на кухню. Я представляю улыбку, появившуюся у него на лице: он уверен — я работаю допоздна, изучаю очередное дело, готовясь приступить к работе в «Номуро и Хигасино».
— Ты знаешь, Суми-сан, морские ушки у них просто потрясающие. Они упаковали мне немного в дорогу.
Из кухни доносится стук тарелок. Я мысленно вижу, как дедушка расставляет посуду на столе и раскладывает веером на блюде среди кусочков льда раковины с моллюсками.
— Тебе нужно хорошо питаться, — влетая в кабинет, говорит дедушка. Он расплывается в улыбке, заметив меня в своем кресле. — Ты слишком много работаешь. Идем, ты должна попробовать! — Дедушка протягивает руку, приглашая меня отправиться вслед за ним. Вид у него свежий и бодрый, отдых на источниках явно пошел ему на пользу.