Что осталось от меня — твое
Шрифт:
Глядя на прошлое через призму личной истории моего деда, я понимаю, что ему пришлось стать свидетелем крушения нации, пережить американскую оккупацию и перемены, которые произошли в стране. Затем настала эра экономического пузыря. Интересно, что Ёси думал о растущих фондовых рынках, о спекуляциях с недвижимостью, когда на короткий период Токио стал едва ли не самым богатым городом мира, и о крахе, который последовал за периодом процветания? И что дедушка думает о мире, в котором мы живем сегодня?
Должно быть, он, как и я, считает, что, если жизнь поворачивается к нам лучшей своей стороной, этот миг нужно ценить и принимать с благодарностью.
Мы,
Дедушка любил покой, и я сожалела, что мои поступки заставляют его тревожиться. Но в чем заключалась главная причина его гнева? Не в том ли, что я не пожелала воспользоваться выпавшим мне шансом и не стала строить карьеру, в точности так же, как когда-то моя мама? В то утро, стоя у ее могилы, я понимала — круг замкнулся, все повторяется вновь. Отныне мне самой предстоит решать, как жить и чем заниматься дальше.
Вытащив засохшие цветы из металлических вазочек, укрепленных по углам надгробия, я наполнила их свежей водой из ведра и поставила несколько гортензий, остальные разложила по краям бордюра, стараясь расположить стебли симметрично. Затем, намочив кусок ткани, смыла пыль с гранита и насухо вытерла его другой тряпкой. Погрузившись в работу, я на некоторое время отвлеклась от бесконечного хоровода мыслей. Наш участок на кладбище был полностью вымощен плиткой, чтобы могила не зарастала травой. Решение практичное, хотя несколько странное, учитывая любовь бабушки и дедушки к живой природе. Например, бабушка знала каждый цветок на полуострове Идзу. Даже на гранитном надгробии были изображены ее любимые растения. В качестве образца Ёси использовал наброски, сделанные рукой жены, — кустик клубники из теплицы в Синоде и цветущая азалия, драгоценные воспоминания, запечатленные в камне.
Мама тоже внесла свой вклад в оформление надгробия. Она настолько хорошо владела каллиграфией, что могла бы считаться настоящим художником. Однажды мама написала на листе рисовой бумаги наше родовое имя: Сарашима. Дедушка сохранил рисунок и, когда умерла бабушка, перенес его на гранит. А сейчас я смотрела на иероглифы, некогда выведенные рукой мамы на бумаге и высеченные на камне, под которым покоился ее прах.
Я протянула руку, вложила пальцы в глубокие бороздки и, следуя за кистью мамы, стала водить ими по плавным линиям и косым штрихам иероглифов. Выше были написаны буддийские имена моих предков, но сегодня меня занимало только наше земное имя[116], имя нашей семьи, которое было дорого моей маме и которое я тоже решила сохранить.
Сидя рядом с мамой, на месте ее последнего упокоения, я думала о контракте, который так и не подписала, но пока и не вернула. Передо мной открывался прямой и гладкий путь: пройти стажировку по корпоративному праву в «Номуро и Хигасино», а затем, используя полученный опыт и связи, развивать бизнес своего деда, сняв это бремя с его плеч, потому что он давно заслужил покой и отдых. Но в то утро я поняла, что этот путь не для меня. Поразмыслив, я пришла к выводу, что могу найти гораздо лучшее применение знаниям, на получение которых было затрачено столько сил и времени.
Закон
Мой дедушка с недоверием относился к окружающему миру и предпочитал строго контролировать те вещи, которым позволено существовать в его собственном мире. И поэтому Ёси Сарашима занимался корпоративным правом — областью, где все предсказуемо и стабильно. Я могла сделать то же самое или обратиться к своим наставникам в Верховном суде и найти должность, позволяющую работать с жертвами преступлений.
Вытащив из сумочки ароматические палочки, я зажгла их, поместила на подставку возле могилы и поднялась на ноги, чтобы произнести молитву.
Во время церемонии в храме отец настоял, чтобы меня назвали Сумико Сато. Однако мое настоящее имя, то, которое я ношу, складывается из иероглифов, подобранных мамой: «Сумико» — «праздник», «красота», «дитя» — дополняют иероглифы фамилии: «Сарашима» — «надежный остров». Существует несколько возможных сочетаний, составляющих имя «Сумико Сарашима», но выбранное мамой выглядит именно так. Дедушка был очень доволен, когда впервые увидел его. Да, о такой внучке и мечтал Ёси: она будет крепостью, оплотом, бастионом семьи. Мне нравилось мое имя, и я всем сердцем любила свою семью, но больше не хотела быть ничьим бастионом.
Я распахнула металлическую калитку и прошла по дорожке нашего дворика, выложенной зеленой плиткой. Велосипед дедушки стоял, прислоненный к стене дома. Сделав глубокий вдох, я собралась с духом: пора нам поговорить начистоту. Даже если при виде меня дедушка, как обычно, повернется спиной. Отперев дверь, я решительно переступила порог, но в холле было темно и тихо. Настолько тихо, что, казалось, прежние мир и покой вернулись в наш дом. Дед широко открыл ставни, потоки света заливали комнаты, косые лучи солнца освещали кабинет, куда я по привычке направилась. Самого дедушки нигде не было видно. Но он что-то оставил для меня на столе — от сердца отлегло, я вздохнула с облегчением. Подойдя ближе, я обнаружила большой пакет в плотной коричневой бумаге. Посылка не была вскрыта: письма Каитаро пришли по почте сегодня утром.
В конце концов я последовала за ним на Хоккайдо. Не знаю, чего я ожидала, отправляясь туда, но уж точно не такой испепеляющей жары. Мне всегда казалось, что лето далеко на севере должно быть прохладным, возможно, даже обжигающе холодным, как прикосновение к кубику льда. И вот я здесь. Теплый ветер врывается через приоткрытое окно в салон арендованной мной машины, высушивая липкую от пота кожу. Я проехала несколько ферм по разведению комбу[117]. Бамбуковые шесты и веревки удерживали ламинарии под поверхностью воды, а на скалистом берегу виднелись разложенные для просушки водоросли. Воздух был напоен запахом моря и оставлял на губах привкус соли.