Что осталось за кадром
Шрифт:
Кензи вернулся мыслями к тому вечеру, который они провели вместе после того, как она получила роль. Волнующее открытие уникального сходства их духовных миров растворилось в чувстве близости, словно они знали друг друга давным-давно. Хотя он был удивлен тем равнодушием, с которым она отнеслась к его отказу пойти на близость, в тот вечер он чувствовал себя рядом с ней спокойно.
До начала съемок он старательно избегал встреч с мисс Марло. В следующий раз они увиделись в костюмерной, где подбирали туалеты для «Пурпурного цветка». Кензи вошел в комнату, одетый сэром Перси.
– В этом неглиже вы выглядите очень достоверно, – заключил он.
Рейни усмехнулась:
– Готова поспорить, вы изучили эту эпоху, еще когда работали на Би-би-си. Нужно постараться, чтобы наши герои смотрелись как можно органичнее на экране.
Одна мысль о том, что по ходу съемок он сможет снять с нее это платье, заставила его сердце биться сильнее, несмотря на то что при этом будет присутствовать вся группа.
– Когда я участвовал в телевизионной версии «Опасных связей», у меня было время изучить предметы женского туалета, существовавшие в восемнадцатом веке. По ходу дела я пришел к открытию, что, снимая бесконечные детали одежды, которые носили тогда дамы, кавалер испытывает сильное возбуждение, а уж когда под всем этим богатством находит то, что искал… тут уж и говорить нечего…
– Правда? Я думала, мужчины особенно распаляются, когда женская одежда состоит не более чем из двух кусочков нейлона.
– И это тоже.
Юная ассистентка обвернула талию Рейни корсетом и, стоя у нее за спиной, начала затягивать тесемки.
– А потом мы сможем надеть сверху бальное платье, мисс Марло.
Рейни ахнула, когда корсет впился в ее тело.
– А я не умру от удушья?
– Есть один фокус, – посоветовал Кензи. – Вдохните поглубже, пока Ив затягивает корсет, и вы выиграете пару сантиметров.
Рейни набрала побольше воздуха в легкие, чтобы расширить грудную клетку и талию. Художница по костюмам с другой стороны комнаты заметила:
– Каждый лишний сантиметр на экране будет выглядеть в несколько раз больше.
– Лучше живая; пусть упитанная актриса, чем тонкая, но полумертвая, – смеясь, отвечала Рейни.
Художница улыбнулась, представив Рейн Марло упитанной.
– Теперь вы понимаете, почему в те давние времена женщины не отличались особой свободой? Большая часть энергии уходила на то, чтобы дышать.
– Мужчинам приходилось ненамного лучше, – ответила Рейн, изучая с большим, нежели просто профессиональный, интересом длинный шелковый сюртук Кензи, полосатый жилет, облегающие бриджи и высокие блестящие сапоги. – Удивительно, как много времени нужно было потратить человечеству, чтобы заменить все это на джинсы и футболку.
Скотт ответил ей вежливым поклоном:
– Ах, Маргарита, красота требует жертв.
Она мгновенно вошла в роль. С выражением скрытой страсти на лице она поднесла к груди веер из резной слоновой кости и медленно стала обмахиваться им.
– Клянусь, милорд, вы совершенно затмили меня, как сверкающий опереньем павлин свою
– Мой плюмаж имеет одну цель – пленить самых прекрасных женщин на земле. – Поддавшись импульсу, он прижался губами к нежному местечку на шее под поднятыми наверх волосами. Ее кожа оказалась теплой и шелковой на ощупь.
Она задрожала и затаила дыхание, не сумев скрыть желания. Он отступил на шаг, их взгляды встретились, посылая молчаливые обещания.
Впоследствии плакат с поцелуем стал эмблемой фильма. Он нес в себе такую нежность, такое явное эротическое притяжение, что стал обязательным атрибутом в спальнях сотен тысяч школьниц. Критики единодушно заявляли, что невероятная скрытая страсть между исполнителями главных ролей в «Пурпурном цветке» угрожает затмить основную идею фильма.
Но все это будет позже. А в то время Кензи Скотт знал только то, что Рейн Марло похожа на стеклянную бабочку – хрупкую, страстную и чрезвычайно пленительную.
Он круто развернулся, увидев перед собой прямой пустынный отрезок шоссе. Нажал на газ, и «феррари» рванулся вперед. Хорошо бы найти время и съездить в Мохаве. В пустыне есть что-то глубоко очищающее. Но сейчас это сделают горы Санта-Моники.
Включенные фары появились в его зеркале. Черт побери! Ругая себя, Кензи свернул к обочине.
Поднимая брызги гравия, за ним затормозил полицейский мотоцикл. Проверив в компьютере номер и данные на «феррари», патрульный соскочил с мотоцикла и подошел к машине. Без сомнения, он наслаждался перспективой доказать, что его значок обладает большей силой, чем спортивный итальянский автомобиль. Скотт опустил стекло и, смирив себя, приготовился получить талон за превышение скорости. Что ж, совершенно заслуженно…
– Вы знаете, с какой скоростью ехали, сэр? – Патрульный наклонился к окошку автомобиля. Его тон был менее вежлив, чем слова. На груди красовалась табличка с фамилией – Сандовал.
– Не точно, но, вероятно, достаточно быстро. Офицер Сандовал оказался совсем юным и выглядел явно неудовлетворенным таким ответом.
– Странно, но ваше досье на удивление чистое для человека, который носится по шоссе, как самолет по взлетной дорожке.
– Обычно я делаю это в более уединенных местах, – хмыкнул Кензи, протягивая права.
Сандовал бросил взгляд на его документы, затем поднял голову:
– О Господи! Вы Кензи Скотт!
Так как этот факт не был новостью для Кензи, он едва кивнул.
– Мне нравятся ваши фильмы, сэр, – сказал юноша, его бравада сменилась застенчивостью.
– А мне приятно это слышать, офицер.
– Особенно тот, где вы играли полицейского и ваш партнер был убит. – Его лицо потемнело. – То, как вы колошматили стену после его смерти, – так достоверно.
– Вашего напарника тоже убили?
– Да. – Патрульный отвернулся. – Вы сделали это… очень похоже.
– Смерть в кино нельзя представлять, не думая о последствиях. Важно помнить трагедию и боль. – Во многих фильмах забывали об этом, но только не Скотт. Он никогда не брался за роль, где убивали людей просто из спортивного интереса. Как мишень, не представляющую никакой ценности.