Что побудило к убийству? (Рассказы следователя)
Шрифт:
— Кого это вы, капитан, так браните? — спросил я, улыбаясь.
Он повернул голову и секунды две пробыл в нерешимости, что отвечать мне.
— Тут вот одного генералишку, — наконец сказал он, входя ко мне с мостовой на панель. Мы пошли рядом.
— Водит, должно быть, обещаниями? — продолжал я.
— Да. Каждый день хожу.
— Это я знаю. Я живу напротив этого дома и вижу вас, как вы ежедневно приходите. Жалко даже стало.
— Вы кто такой?
— Чиновник, служу по Министерству юстиции.
— Ну уж юстиция! Нигде правды нет... Помилуйте, из своих кровных двух с половиною тысяч рублей хожу и ничего не выхожу. Дал месяц назад пятьдесят
Старик разжал руку и показал скомканную в ней рублевую бумажку.
— Скажите, что мне с нею делать? За квартиру я должен десять рублей, каждый день обещаю принести и все обманываю, потому что меня надувают самого; с квартиры теперь гонят, сапоги, взгляните, есть просят, подходит зима... Я старик... Опять нужно ехать в Тифлис, ведь я оттуда сюда приплелся за этими деньгами... Зайдемте, хотя водки выпьем... Такая досада...
Мы свернули на Большую Садовую и вошли в подвал маленького и грязного трактира.
— Какие же это деньги и от кого вы их получаете? — спросил я нового своего знакомого.
— Деньги, сударь мой, — отвечал он, — верные. Я вам сейчас представлю все документы. — С этими словами старик расстегнул свою чеху и достал из бокового кармана пачку разных официальных и неофициальных бумаг и писем. Это был целый походный архив. — Коротко вам рассказать, — сказал он, — у меня умерла богатая сестра. Я из хорошей фамилии. Может быть, вы слышали: Атоманиченковых? Ну, я сам Сергей Пантелеймонович Атоманиченков... После я вам все расскажу. Итак, умерла у меня сестра, которая благодетельствовала мне при жизни. То есть она не была мне родная сестра, но была замужем за моим покойным братом. И оставила она мне, по завещанию, две тысячи пятьсот рублей... Вот вам копия с ее духовного завещания, а вот вам письмо Кебмезаха, которым он извещает меня о ее смерти и завещании и просит выслать ему доверенность на получение денег с тем, чтобы переслать их мне, причем он из своих денег прислал мне двадцать пять рублей.
Я посмотрел на это письмо и узнал почерк Кебмезаха, виденный мною до этого несколько раз. Письмо начиналось словами: «Любезный и старый дружище, Сергей Пантелеймонович». Не было никакого сомнения, что старик говорит правду, тем более что все свои слова он скреплял документами.
— Я поверил ему, — продолжал Атоманиченков, — как честному человеку, выслал доверенность, он деньги получил, но мне не прислал ни копейки... Я прождал более года и решился приехать сюда сам.
— Отчего же вы не приехали в Петербург получить эти деньги по завещанию лично?
— Средств своих не было, а достать не у кого. Армяшки не верят: думают, поедет в Петербург и пропадет там. И теперь-то я добрался сюда по милости добрых людей... Христа ради...
— Чем же вы покончили с Кебмезахом?
— Да ничем. Пришел к нему в первый раз: выходит. «А, здравствуй, Сергей Пантелеймонович! Ну, как поживаешь; давно ли ты приехал?» Расцеловал всего. А насчет денег говорит: «Извини, брат, я тебе не писал потому, что деньги твои пустил в оборот: сейчас у меня их нет. Вот пока тебе своих даю пятьдесят рублей, а чрез недельку приходи, тогда посмотрим. Будь уверен, не обману старого друга». Прошла неделя, истратил я его деньги, прихожу к нему. «Нету дома», — отвечает человек, да так «нет дома» и по сегодняшний день. Приходится жаловаться. Боюсь, что ничего не получу.
— Как это можно, — возразил я, успокаивая его, — у вас есть копия с доверенности, засвидетельствованная у маклера, письмо его, расписка почтовой конторы; какие же он представит данные, что доверенные ему деньги он передал вам по принадлежности?..
— Да, так-то так... Да жди этого... Он гнет, чтобы я уступил эти деньги за каких-нибудь двести, триста рублей, и доведет до того, жидовская морда, знает мой пылкий характер.
— Как он узнал о вашем тифлисском адресе? Вы были с ним в переписке?
— Нет, узнал через сестру: он был знаком с нею.
— А вы давно с ним знакомы?
— Жиденком еще знал подлеца... Я бы вам все рассказал об нем, да некогда: нужно идти ладить с хозяевами и подумать, как бы поболее вырвать от него денег...
— Нет, вы лучше не ходите сейчас, а посидите со мною, — предложил я, — мы как-нибудь обсудим дело: я немного помогу вам, с тем, — прибавил я, чтобы не оскорбить его самолюбия, — что потом вы отдадите их мне, когда получите от Кебмезаха. В случае чего я могу найти вам и хорошего адвоката, который взыщет с него ваши деньги и даст вам средства к существованию на время процесса, а с Кебмезахом я советую вам не вступать ни в какие соглашения и не делать ему уступок; процесс же продлится не более месяца.
Атоманиченков посмотрел на меня с недоверием, проученный, вероятно, горьким опытом. Чтобы успокоить его, я вынул из бумажника десятирублевую ассигнацию. Атоманиченков рассыпался в благодарностях, но не хотел иначе принять деньги, как под расписку, хотя последняя ничего не значила. При этом мы обменялись адресами: я написал на клочке бумажки свое имя и отчество, без фамилии, и номера дома и квартиры; он же обозначил все подробно, начиная со своего чина отставного корнета драгунского полка. Жил Атоманиченков около Александро-Невской части и стоял на квартире у какой-то прачки, так что нужно было разыскать сначала ее, а потом уж от нее узнать о нем.
— Очень, очень вам благодарен, — говорил он, пожимая мою руку до того больно, что я делал гримасы, — ваша встреча стоит мне две тысячи рублей... Без вас я, наверно бы, махнул должные мне 2424 рубля, за вычетом выданных 76 рублей, за триста или двести, а нет — сбросил бы его, мерзавца, прямо с лестницы, и дело в шляпе... Я, милостивый государь, старый и честный воин, шутить не люблю... Два раза был разжалован и два раза выслужился. В старину было строго; теперь бы, может быть, меня и оправдали. В первый раз я был разжалован из поручиков гвардии за то, что сказал в глаза князю Блазикову, что он «подлец», и так толкнул его, что он свалился с лошади. В другой раз — за дуэль с графом Бабаковым... А все-таки выслужился... Изранен весь, а пенсиону не получаю... Хотите взглянуть на мои раны? — И, не дожидаясь моего ответа, Атоманиченков показал мне свою грудь и руки, на которых были шрамы и следы язв. — Состояние у меня было огромное, но я все прожил на пустяки и остался нищим, потому что я кадет и кадетом умру...
— Где же вы познакомились с Кебмезахом?
— В Польше. Не стоит он, чтоб об нем и говорить. Я лучше расскажу вам свои похождения.
— Мне интересно бы знать и о Кебмезахе: он мой сосед...
— Пожалуй.
Но рассказ Атоманиченкова отличался такими длиннотами и хвастливостями, вовсе неинтересными вставками о собственных его любовных похождениях с разными Констанциями, Жозефинами, Рахилями и Юдифями, что я нахожу лучшим передать его собственными словами; кстати, расскажу также кратко биографию Атоманиченкова в связи с биографией Кебмезаха.