Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии
Шрифт:
Подъехал еще один монгол, поверх тулупа — синий длинный халат с полосками на рукаве. Монгол послюнявил палец и осторожно провел им по золотой пайце на лбу Ялвача. Потом заторопился, доставая из седельной сумки бубенцы, накинул их на шею первому монголу, что-то крикнув, ударил его лошадь плеткой. Тот гикнул и пошел наметом, только громко зазвенели в степи бубенцы. Второй монгол неожиданно развернулся, посадив коня на хвост, бросил Ялвачу медный светильник, взвизгнул и исчез в морозном тумане.
На
На шелковом полу бобами и разноцветными камушками выложены страны Мухаммед-шаха, синими кусочками китайского стекла обозначены реки Сейхун, Джейхун, Зеравшан и таким же стеклом — Хорезмийское море. Камушки красные — селения, много красных камушков в кружок — город, обнесенный стеной, рядом маленькие обструганные палочки, каждая палочка — десять тысяч воинов. В ведрах запас еще камушков, еще палочек, еще синего стекла. Тени голов над всем этим — Ялвач видит свою ушастую тень. Капли сверху падают и как раз на большой красный кружок Ургенч, рядом с кружком — лужица, и восемь палочек вот-вот всплывут.
— Что это там, где много синего стекла?
Каган простужен, Ялвач видит только тень, но не смеет повернуться.
— Это море, много воды, как степь, только больше… Этой воде не видно края.
— Там нет брода?
Каган там, наверху, чихает.
— Нет, там нет и дна. Его воду нельзя пить…
— Но ведь его можно обойти, — голос кагана смеется, — и за этим морем еще страна с горбоносыми бледными людьми и еще с какими-то тоже… ведь так?!
Трещат светильники, чавкают за шатром шаги стражи, и нетрезвый голос вдалеке не то ругает человека, не то коня ищет. Раз, кричит, два, кричит…
Позади Ялвача легкое движение, качнулось пламя светильников, кто-то вышел. Не знал тот бедняга, где можно ругаться, где нельзя.
— Как долго еще скакать нашим монгольским коням, — негромко и задумчиво говорит голос кагана. — Ты много путешествуешь, купец, и много вступаешь в беседы. Не встречал ли ты где-нибудь людей, которые живут всегда?
— Нет, Великий каган…
— И ты не слышал о таких людях?
Кагану лучше не врать, но и правда может тоже раздражить.
— Люди говорят много, особенно в караван-сараях перед сном, но я сам видел людей, которые жили двести лет и больше, — голос у Ялвача неуверенный, он говорит чуть громче и чувствует, что каган не поверил.
— Когда ты увидишь таких людей, попробуй доставить их сюда или туда, где я буду, я щедро награжу их… Или, по крайней мере, узнай, где они живут, — голос кагана неожиданно мягок, он как бы разрешает обернуться, и, обернувшись, Ялвач действительно видит задумчивые желтые глаза. Мгновение — глаза меняют выражение, и лучше в них не смотреть.
— У твоего толстого шаха Потрясателя Вселенной, говорят, он не умеет сотрясать даже свой гарем, и мне придется помочь ему… Так вот у него сорок туменов, он их всех
— Почему вокруг этого города два ряда камушков? — Носок кагана трогает камушки и три палочки гарнизона.
— Это Отрар, столица кипчакской земли. У него очень высокие стены и сильный гарнизон. Это красивый и богатый город.
— Ты сказал моему Джелме, что твой толстый владыка сам говорил с тобой обо мне.
Светильники за спиной Ялвача, их красные огоньки точно в зрачках кагана, точно посередине.
— Я сказал, что твое войско лишь струйка дыма по сравнению с тем, что может зажечь он. Ты не должен на меня сердиться за эти слова. Вот что он мне дал, — Ялвач роется, роется, никак не развязывается мешочек на поясе, он рвет его, достает браслет и протягивает кагану. Каган берет браслет, примеряет к своей широкой кисти и качает головой.
— Очень трудно трясти мир такой ручонкой…
— Этот браслет Великий носил ребенком. — Воистину бог лишает человека разума, когда тот не ждет, слова вырвались неожиданно, сказалась ли усталость, сил поднять глаза на кагана нет. Ялвач видит только сапог, который медленно подгребает камушки Отрара, ставя их на место.
Но каган вроде не услышал.
— Мы будем продолжать ловить рыб познания из рек торговли. — Каган говорит громко. — Тот, кто торопливо седлает коня, часто с него падает.
Ялвач опять ощущает движение сзади и чувствует, как напряглись все там, понимая, что сейчас и произойдет главное.
— Пусть караваны с нашим товаром пойдут по всем этим дорогам во все эти города, и пусть толковые сотники, черби и бахадуры пойдут как слуги и погонщики в этих караванах, и пусть товары будут дешевыми и торговля удачна для тех, кто покупает. Пусть товары и мусульман для этих караванов подберет этот купец. Ты ведь из этого города, правда?! — Всего два шага светлых замшевых сапог кагана, и он носком трогает красные камушки Ургенча. — Твои сыновья, купец, пусть отдохнут здесь без тебя. Мы дадим им по нескольку жен.
— Они еще мальчики, — голос у Ялвача дрожит, — после моего бога велик один ты, каган. Я это понял давно… — Удачно, удачно ложатся слова, Аллах милостивый, не оставь. — Мальчикам нужны мечети, чтобы молиться нашему богу…
— Бог везде, а значит, молиться ему можно тоже везде, но то, что я говорю с тобой, купец, еще не означает, что мы беседуем.
Светильники на воздухе потухли, и сразу же проступили бесчисленные и бесконечные точки костров под холмом. Напротив шатра пожилой уйгур в белой войлочной шапке, с ним два маленьких мальчика в таких же шапках и золотых сапожках. Каган остановился, и все остановились. У уйгура в руках большая книга, он спокойно открывает ее, каган тычет пальцем в строку наугад, и мальчик постарше, запинаясь, долго читает.