Что-то похожее на зиму
Шрифт:
– Это наш сын, Тимоти, - объявила его мать.
Он остановился на пути вверх по лестнице и посмотрел на них - все эти счастливые парочки, разодетые в лучшие наряды и с сияющими глазами глядящие на него поверх своих напитков. Мальчик-девочка, мальчик-девочка, мальчик-девочка. Они существовали парами, и никто никогда не поставил бы под вопрос их право на это. Тим презирал их за то, что они нормальные, счастливые.
– Всё в порядке?
– спросил его отец с толикой предупреждения в голосе.
– Игра была жёсткой.
– Он играет в бейсбол, - объяснила его мать.
Раздался хор
Тим развернулся и потащился наверх в свою комнату, запирая дверь на ключ. Он оставил свет выключенным, чтобы видеть, что творится за окном. Там, немного сбоку, с опущенной головой стояла тёмная фигура, у которой дрожали плечи. Бен продолжал стоять на месте, ожидая возвращения Тима, ожидая, что он исправит ужасные вещи, которые натворил. Но он не станет этого делать. Тим наблюдал за ним, отступив на шаг от окна, чтобы его нельзя было увидеть, и присоединился к Бену в его слезах. В конце концов, одинокий силуэт покачал уставшей головой и исчез в ночи.
Глава 11
На телевидении не было никаких счастливых гей-пар. Никакого президента-гея в сопровождении его симпатичного и очаровательного "первого джентльмена". Не так давно Эллен ДеДженерес сделала каминг-аут, и СМИ взорвались, заставляя Тима ёжиться так же сильно, как это заставляло усмехаться Бена. Бен видел в этом прогресс, в то время как Тим считал это доказательством того, что мир их не примет, что быть геем - Очень Большое Дело. Он предполагал, что может назвать имена нескольких музыкантов, которые открылись, как только их банковские счета стали достаточно большими, чтобы сделать их неприкасаемыми, но Тим не знал, состоял ли кто-то из них в здоровых длительных отношениях.
Возможно, Бен знал. Если бы Тим позвонил ему прямо сейчас, он, наверное, на одном дыхании выпалил бы список вдохновляющих образцов для подражания. Опять же, он никогда не делал этого раньше, и Бен никогда не сдерживался в попытках убедить Тима, что быть геем нормально. Ирония состояла в том, что в одном Бен наконец убедил Тима, но ценой этой правды стало прощание.
Тим был геем. Должен был быть, потому что всё у него внутри неустанно болело. Он никогда ни к кому такого не чувствовал. Криста была скорее необходимостью, Карла - странным видом увлечения, но ни они, ни девушки до них не вырезали свои имена в его сердце так, как сделал Бен. И не переплетались так сильно с его душой, что он задавался вопросом, кто он без них. Он любил Бена, но это ничего не меняло.
Он не мог снова пережить Канзас, не мог вынести тяжести всей этой ненависти. И его родители - они и так едва ли у него были. У них наконец появится оправдание, чтобы избавиться от него, бросить его в военную академию или в пансион, и оставить его там гнить. Тогда у них будет свобода жить своими жизнями, как они и намеревались, в то время как Тим останется ни с чем.
Он не выносил эту мысль. Может быть, он мог бы справиться с потерей отца, но не матери или бабушки, с её большими раскрытыми объятиями. Она была такой же католичкой и плакала бы ещё сильнее из-за того, что Тим загоняет себя в ад.
Трус.
Это
Бен нашёл Тима, оглядывая зал до тех пор, пока их глаза не встретились. Затем Бен начал петь как никогда раньше. Его голос всегда поднимал Тима на новые эмоциональные высоты, но сейчас он сбил его, резал с такой же силой, с какой однажды вылечил.
Куплеты песни не могли быть более подходящими, созданные именно для него, и слово "трусливый" жалило больше всех. Потому что это была правда. То, что сердце "промёрзло" тоже выделялось, но скорее, как мудрое поучение. За проходящие недели Тим пытался убить свои эмоции, подавить свою любовь к Бену. В конце концов, он наловчился. Он порвал письмо, которое Бен оставил в его шкафчике, в котором говорилось, что от полиции не будет никаких проблем. И когда Тим пошёл в свою мастерскую и ножом для бумаги разрезал на кусочки картину с лицом Бена, он не чувствовал ничего. Почти.
Были вечеринки и были друзья, и когда родители Тима всё же обращали на него своё внимание, не было горя или ненависти. Скорее Тим так мог сказать о себе, когда смотрелся в зеркало. Но он продолжал себя ломать, потому что только это и можно было сделать. Просто двигаться.
Однажды вечером, когда раздался звонок в дверь, Тим остался в кровати. Некоторое время он был на грани, ожидая, что Бен сделает что-нибудь сумасшедшее, но у него больше не было этого страха. Не после того, как Бен спел. Он почувствовал резкую боль сомнения, когда его мать позвала его снизу, но её голос звучал слишком счастливо, чтобы гостем был Бен. Вскоре он увидел, почему.
Внизу лестницы стояла красивая девушка, обмениваясь приятными словами с его матерью, на что Элла отвечала улыбками и счастливыми смешками.
– Стейси!
– произнёс Тим, не скрывая удивления.
– Поднимайся.
Его мать состроила гримасу, будто он вёл себя нахально, а она одобряет. Эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Неплохо, - сказала Стейси, когда оказалась в его комнате, расхаживая и рассматривая детали.
За последний месяц они хорошо поладили. С самого её пьяного флирта с ним - или наоборот - она стала относиться к нему с большим уважением. И она никогда не упоминала Бена. Когда ей надоело осматриваться, она присела на край кровати. Тим всерьёз надеялся, что она пришла не для того, чтобы воспользоваться тем предложением.
– В чём дело?
– спросил он.
– Дэррил планирует позвать Кристу на выпускной.
Тим пожал плечами.
– Она не моя собственность. Я не буду ревновать.
Стейси смирила его терпеливым взглядом.
– Дэррил, - повторила она.
– Подумай об этом.
И правда, это было странно для Дэррила. Обычно он выбирал из круга девушек, которые хотели бы быть популярными, из девушек, неизбежно ошеломлённых его статусом, а затем бросал их, как только они выкладывались.
– Оу.