Что ты сделал
Шрифт:
— Но как же экзамены?!
Моя дочь только дважды явилась в школу после случившегося, и оба раза мне звонили, чтобы я ее забрала.
— Некоторые дети не посещают школу, а экзамены сдают в специальном центре.
Просто прекрасно, дальше некуда! Кэсси отправляют в какой-то центр для странных детей, находящихся на домашнем обучении. Или для тех, кого выгнали из школы за поджоги. Подальше от друзей и привычной обстановки. Только потому, что подлые мальчишки пялились на ее фотографию. Аарон-то как получил этот снимок? Заставил
Я настаиваю, что это наилучший выход, — проговорила она вежливо. — Кроме того, мы и так не можем позволить ей сдавать экзамены из-за долга по счетам.
Я вскочила, сшибла стаканчик с ручками, не извинилась и, наклонившись к ней через стол, выпалила:
— Вам должно быть стыдно, мисс Холл! У вашей ученицы отец при смерти, а ее унижают при всех, вовлекают в скандал на сексуальной почве, и все, о чем вы думаете, — это как ее наказать, как заставить страдать еще больше! Вероятно, СМИ захотят об этом услышать. Девочка принимает удар за мальчика. Ведь и слова не было сказано о том, чтобы наказать его за то, что он распространил фото!
Она даже не моргнула. Железная выдержка. Наверное, их тренируют этому в педагогическом вузе. Мисс Холл просто сидела и смотрела на меня так, как будто перед ней была нищебродка, которая орала, что обидели ее милую крошку, и угрожала подать в суд, довести до увольнения, сообщить в газеты. Потому что именно такой мамашей я сейчас и была.
— Миссис Моррис, в этой ситуации я бы не советовала вам опять общаться с прессой. Пожалейте Кэсси.
Я застыла, открыв рот, внезапно забыв все слова, которые собиралась выплеснуть на нее. Она была права, а вот я потеряла лицо. Не мне говорить о распущенности молодых девочек и о вседозволенности, ведь именно моя изнасилованная подруга пила, носила короткую юбку и флиртовала.
Она, видимо, поняла, что взяла надо мной верх, и быстро отложила папку с личным делом Кэсси.
— Давайте на этом закончим. Вам нужно отвезти ее домой, а я договорюсь о сдаче экзаменов. Мы попытаемся во всем разобраться, но такие вещи очень быстро распространяются…
Прямо как болезнь. И это про мою Кэсси.
— И, если я этого не говорила, пожалуйста, примите мои пожелания скорейшего выздоровления вашему мужу.
А Кэсси все продолжала всхлипывать за дверью, монотонно и как-то механически. Это напоминало гудение кондиционера.
Мы должны были уйти. Незаметно, крадучись. Побежденные, стыдящиеся, запятнанные.
— Милая, нам придется поговорить об этом, даже если ты не хочешь.
Кэсси сидела, сжавшись на заднем сиденье машины, и плакала. Ее лицо опухло и покраснело, волосы растрепались.
— Как к нему попало твое фото?
Хотелось бы услышать в ответ: «Он меня заставил». Я это видела так: Аарон хотел секса и давил на нее. Заставил, например, сделать фото и отправить ему, чтобы доказать свою любовь, а потом показал всем, кто был в раздевалке. Отвратительно.
— Кэсси, если он тебя сфотографировал, это незаконно. Мы вправе обратиться в полицию и потребовать удалить снимок.
Я знала, что на самом деле невозможно вернуть обратно то, что разлетелось по телефонам, словно бацилла. Ужасно, если фото уже попало на один из тех сайтов, о которых я писала. Тогда удалить его навсегда уже нереально.
Всхлипывания затихли. Сколько же ей пришлось пережить за последнее время! Она видела отца сначала на скамье подсудимых, потом — истекающего кровью; узнала, что ее лучший друг на самом деле ей брат, а теперь еще и это…
— Пожалуйста, дорогая, расскажи мне, как было дело, а я обещаю сделать все, чтобы этот кошмар поскорее закончился.
Кэсси смотрела в окно. Она глубоко вздохнула и ледяным тоном произнесла:
— Аарон не делал это фото. Он меня бросил. Я хотела вернуть его. Я не знала, что посылать снимок незаконно.
Мне понадобилось некоторое время на осознание услышанного.
— Ты сама послала… Он не просил тебя…
— Нет. — Она перевела взгляд на свои руки. — Он не хочет иметь со мной ничего общего.
О, как же мне захотелось убить Аарона! Самодовольного маменькиного сынка, которому уже приготовили местечко в Оксфорде, а в последующем — и в какой-нибудь юридической конторе в Сити. Как он посмел причинить моей дочери боль, приговорить ее к такому унижению! Тут же мелькнуло воспоминание о том, как я предложила себя, свое девственное тело, Майку, как хотела отдать ему все, что имела. Какой же я была смешной и глупой!
— Ты видела фото? — жалобно спросила Кэсси.
Я наконец завела машину.
— Нет, милая, не видела. Поехали домой.
Я никогда не скажу ей, что видела его хоть краем глаза, потому что это убьет ее. Ведь самым ужасным было не то, что она выставила напоказ свою нежную маленькую грудь, а тот взгляд, которым она смотрела в камеру, — взгляд побитой собаки, сексуальной рабыни, девочки, которую заставляют сделать что-то, чего она делать не желает. Мне пришло в голову, что у Карен теперь такой же взгляд.
— Мама, давай съездим к папе, — тихо попросила Кэсси. — Я хочу увидеть его.
Какое-то время весь мир казался ему серым. Он чувствовал вокруг себя какую-то вибрацию, слышал звуки, видел вспышки света, но все это — будто за плотной завесой. Сильно болела голова, а тело онемело, только кое-где пульсировала боль. Иногда ему казалось, что он занимался дайвингом и нырнул очень глубоко, а где-то наверху дрожит залитый солнцем овал. Каждый раз, приближаясь к этому пятну света, он понимал — случилось что-то ужасное, и ощущал вину. И стыд.