Чтоб знали! Избранное (сборник)

Армалинский Михаил Израилевич

Лин уже много перепробовала и убеждала Кэйт не волноваться. Кэйг впервые оказалась в постели с женщиной, и они целовались до боли внизу живота. Кэйт рассказывала мне о своём невесть откуда взявшемся наслаждении, когда она впервые почувствовала пальцем, как Лин становится мокрой, какова она на вкус, как ощущается не свой клитор. Они радостно провозились в «69» минут двадцать, но ни одна из них не кончила. Кэйт не могла кончить от языка вообще, а Лин могла только от языка Тома. Прежних мужчин, ложась с ними в постель, Лин сразу предупреждала, что она не кончает, чтобы мужчины не чувствовали себя виноватыми. Но их это только подзадоривало, и они старались вовсю, но ничего не получалось. Только Том сподобился. Я ведь давно говорил, что клитор – это точка опоры, опираясь на которую рычагом языка, можно перевернуть мир женщины.

Кроме

поцелуев и пальцеванья, Кэйт и Лин ещё поговорили по душам. Кэйт с готовностью передала мне то, что говорила ей Лин. Та очень осторожно выбирает женщин для Тома, потому что боится, что он может увлечься, и внимательно следит за его реакциями до и после. «Мужа надо пасти», – заявила Лин и не забывала о своём бычке ни на минуту. Она всегда удостоверялась, что представляет собой женщина, с которой она спарит Тома, имеет ли та серьёзные и стабильные отношения с партнёром, замужем ли она, что было в глазах Лин гарантией безопасности для Тома. Через год они планируют завести ребёнка, и, значит, через три месяца им придётся прекратить всякие внешние общения, чтобы не было сомнения в отцовстве. Том очень заботливый и нежный муж и встречается с другими женщинами больше в угоду Лин, чем по своей вялой воле.

А что говорила Лин сама Кэйт, она мне не сказала, как я ни пытался выведать.

И вот знаменательный день – я и Кэйт едем на встречу с Томом и Лин к ним в дом. Кэйт трепещет ещё и потому, что сегодня день её рождения – уж так получилось по щучьему велению Провидения. Её волнует символика этого дня – рождение нового этапа половой жизни, который может ознаменовать конец наших с ней отношений, – об этом она говорит всю дорогу. А я говорю о рождении новых для нас чувств и о горизонтах, которые нам открываются, но которые никогда не достижимы. О последнем я умалчиваю как об очевидном, но о чём лучше не упоминать. Потом я советую ей, как жить, как наслаждаться, как разрешать жизненные проблемы. Я имею глупость навязываться со своими советами. Потом я спохватываюсь и спрашиваю: «Ты, наверно, думаешь, а какого чёрта я лезу?» Кэйт кивает головой, хоть я надеялся, что она начнёт протестовать. «Неужели, – говорит она, – я не знаю этих советов? Они очевидны и сами собой разумеющиеся. Мужчины мыслят поверхностно: проблема – решение проблемы. А у женщин, помимо этого, существует некий дух проблемы, который совсем не зависит от этих решений».

«Неужели?» – ухмыляюсь я, подруливая к дому поджидающей нас вполне разрешаемой проблемы.

В гостиной был полумрак, и во всех углах были наставлены свечи – таковой Тому и Лин представлялась романтическая обстановка. Посередине комнаты лежал широкий матрас, который удовлетворял моим представлениям о романтике. На столике стояли бутылки и бокалы. Что-то издавало музыку. Все уселись на диван у стены с бокалами в руках. Вымучивался разговор. Вдруг моя Кэйт говорит:

– Давайте не будем тянуть! – и снимает с себя кофточку, расстёгивает лифчик, спускает юбку, под которой оказывается голый любимый лобок. Все с облегчением и воодушевлением следуют её примеру. Полумрак меня раздражает, потому что я не могу разглядеть бёдра Лин до мельчайших подробностей, но я в чужом монастыре и не лезу со своим уставом. Мы ложимся рядом и начинаем знакомиться, посматривая друг на друга со стороны. Новый угол зрения открывает новые и, к счастью, достижимые горизонты: я, сидящий на Лин, жарко целуюсь с Кэйт, сидящей на Томе. А лежащие впритирку Том и Лин тоже срослись губами. Несмотря на величайшее наслаждение новизной, которое не оттеснило, а лишь присовокупило уже известное, я успеваю замечать снующие мысли, например: «Женщина, сидя на мужчине, высиживает яйца, пока из них не вылупится сперма и не клюнет её в матку» или: «Почему все песни поются о моногамной любви, а нет песен о любви групповой?»

Мы с Томом почти одновременно кончили. Лин, почувствовав мой конец, стала помогать мне бёдрами, и Кэйт тоже поскакала, но не отрываясь от моего рта.

Мы расцепились и сели в кружок, трогая друг дружку руками и ртами. Потом Лин заявила, что, если уж Кэйт суждено кончить от клитора, то это ей обеспечит Том. Я воспринял это как вызов. Уж я-то всячески старался и по часу вылизывал Кэйт, в разных позах, и быстро, и медленно, с вибратором и без. Она доходила до высочайшей грани и никак не могла её переступить, а стоило мне в неё войти и прижиматься к ней в движении определённым манером, как она кончала через минуту.

И вот Том и я встали в низкий старт: я над его Лин, а он – над моей Кэйт, давая им

закусить наши удила, а сами ринулись с головою в раздвинутые ноги женщин. Лин начала активно ублажать мой член, но по мере того, как её наслаждение возрастало, она всё своё внимание стала уделять себе, лишь легко его посасывая. Я время от времени скашивал взгляд вбок и видел голову Тома, глубоко зарытую в столь знакомые бёдра. По ногам Кэйт проходила не менее знакомая судорога, появлявшаяся, если прижимать язык к её клитору слишком сильно.

«Ничего у тебя не получится», – думал я о Томе, в то же время чувствуя, что ещё чуть-чуть и Лин кончит: круги сужались и каждый последующий сжимался больше предыдущего, так что они неминуемо должны были слиться в точку оргазма.

Тут, привычно держа языковой ритм, я подумал, что если Лин кончит со мной, то вся её любовь к Тому, построенная на его уникальной способности доводить её до оргазма, рухнет. Я низведу Тома с его пьедестала до уровня обыкновенного мужчины. С другой стороны, я прикидывал: а что, если он всё-таки доведёт до оргазма мою Кэйт? Значит ли, что она проникнется к нему особой, опасной для меня благодарностью? Но тогда его репутация в глазах Лин возрастёт, как, впрочем, и моя, если она кончит со мной. Но ведь если Кэйт сможет кончить с Томом от клитора, то есть если он пробьёт брешь в этой её неспособности, то и я туда смогу пролезть, и тогда она сможет кончать от клитора уже со мной.

Я слышал постанывания Лин и Кэйт, приглушённые хуями, но вместе с тем подтверждающие наличие музыкальной и вообще мировой гармонии. И я размышлял о гармонии отношений между мужчиной и женщиной, вернее, о невозможности полного её достижения долее, чем на мгновение совместного оргазма, который, кстати, явно случился у Тома – Кэйт была мастерицей, – видно, ей надоело безысходное возбуждение, и она решила его прекратить. Том потерял интерес и вынырнул из её логова. Тут мне стало жалко опозорившегося Тома, мне стало жалко Лин, готовую кончить со мной и тем лишь укрепящую его позор и теряющую свою привязанность к нему. Моей невесть откуда взявшейся жалости хватило и на Кэйт, которая завистливо увидит оргазм Лин и вместе с гордостью за меня испытает ревность и опять почувствует свою ущербность. Да и мне самому показалась унизительной роль супермена в этой ситуации, которая нарушит представления о себе всех участников, а заодно и баланс сил, столь важный в политике и в отношениях между любовниками. И потому я стал тереться своим чувствительным местом о язык Лин и кончил, не дав ей добраться до своего оргазма. Я использовал свой оргазм как предлог, чтобы прекратить начатое дело с Лин, и спешился с неё. У меня ещё стоял, и я лёг на Кэйт, чтобы довести её до логического конца. Том последовал моему примеру и решил довести начатое мною дело с Лин до её конца. Я полусидел-полулежал на Кэйт в её оргазменной позе, а Лин, лежащая рядом и прижимающая голову Тома к подготовленному мною клитору, повернула голову к Кэйт. Кэйт не заметила движения Лин, и я повернул голову Кэйт в сторону Лин, и они впились ртами друг в друга, вылизывая внутри остатки семени своих возлюбленных.

Тут Лин и Кэйт сдружились в оргазме, и я, глядя на них и держа в каждой руке по их груди, подлил своего масла в огонь Кэйт.

Том поднялся, выполнив с честью свою супружескую обязанность. У него встал как вкопанный – он хотел Кэйт.

– Встань на четвереньки, тогда мы сможем вас хорошо видеть, – попросила Лин, заботясь о себе и обо мне.

Кэйт встала на колени, и Том пристроился к ней сзади. Я сел за спиной Лин, положив голову ей на плечо и обхватив руками её груди. Перед нами происходило действо совокупления, но омрачаемое тем, что, как только Том входил в Кэйт и делал несколько движений, член у него опадал и вываливался. Он вздрачивал его, тот вставал на ноги, проникал во влагалище Кэйт, и история повторялась. На четвёртый раз Кэйт разочарованно села и стала ждать, что будет дальше. Лин отлепилась от меня, подползла на четвереньках к Тому, взяла в рот его член и стала работать. Я сел рядом с Кэйт и поцеловал её в шею.

– Давай пойдём, – шепнула она мне на ухо, – я ведь говорила Лин, что я Тому не понравилась.

– Ерунда, ты не можешь не понравиться мужчине, – сказал я, наблюдая за трудолюбивой Лин. – Ну, ладно, пусть он кончит, и пойдём, а то неудобно их прерывать.

Прощаясь, я подошёл к Лин и поцеловал её в щёку. Чуть мы вышли за дверь, Кэйт спросила с подёргивающимися от волнения губами:

– Почему ты поцеловал Лин?

– Что значит «почему»? Прощальный поцелуй. Традиция.