Чтоб знали! Избранное
Шрифт:
Звоню я её матери и пересказываю, что за картину я вижу перед собой, а мать спокойным голосом говорит, что ничего, мол, она скоро оправится. Я рассвирепел на её безразличие к судьбе дочери и выразил матери в резковатой форме своё удивление. Та же дала мне понять, что это дело ей знакомое и помочь Карен она никак сейчас не может, а посему приезжать к нам утешать дочь для неё дело бессмысленное.
Я принялся всячески успокаивать Карен, и в конце концов она утихла. После этого мы стали ходить на приёмы к психиатрше. Я сидел у кабинета и слышал, как Карен рыдает. Мне входить в кабинет было запрещено. Я всё допытывался у Карен, о чём они говорят. Все её проблемы сводились якобы к матери, которая всегда была холодна к Карен, и между ними никогда не установилось материнско-дочерней связи.
В конце концов Карен сказала, что врач пригласила меня под конец сеанса психотерапии. Оказывается, врач настояла, чтобы Карен рассказала мне о своём пристрастии к наркотикам, ибо нельзя оставлять это в секрете от будущего мужа. То есть если бы не врач, то Карен бы не призналась мне в своей жутковатой привычке.
Врач сказала, что такое долгое употребление наркотиков могло повлиять на мозговые клетки. И я могу теперь добавить от себя, что повлияло. А что самое важное, это то, что Карен должна ежедневно принимать лекарство против депрессии. Мне бы тут встать и распрощаться со своей невестой, которая лгала мне, но самое обидное, что такое мне даже и в голову не пришло. Более того, мной овладело фальшивое благородство, мол, не бросать в беде любимую женщину, что, мол, любовь всё изменит и вылечит и Карен преобразится.
Когда мы ехали в машине, возвращаясь от психиатрши, Карен дрожащей рукой закинула удочку, мол, будут ли продолжаться наши отношения, на что я, возмутившись недоверием к себе, воскликнул, что я её никогда не покину. Она явно не ожидала этого и много позже призналась мне, что была уверена, выходя из кабинета врача, что между нами всё кончено. Я же поставил условие, что она прекращает принимать наркотики, и она, конечно, согласилась. С тех пор она принимала по шесть таблеток антидепрессантов в день. Теперь я сомневаюсь – может, это были таблетки наркотика. Но я и не подумал её проверять, ибо я ей верил. Когда я, видя эти пожираемые таблетки, вскоре устрашился такой зависимостью от них и предложил ей постепенно уменьшать дозу, Карен послушалась и сократила её вдвое, но что-то с ней стало твориться нервное со слезами. Она стала плакать по любому поводу – от умиления, от страха, от любви, от неуверенности. Это заставило её вернуться к первоначальной дозе.
Б.
Наконец-то получила разрешение на поездку. Вероятно, что во время своего пребывания в Нью-Йорке я буду просить пристанища у Т. По профессии он художник и живёт в Америке более десяти лет, так что сможет помочь мне советом на первых порах. Адрес вышлю в следующем письме, так как у меня есть сомнения, что я его правильно записала.
Спасибо за обещание финансовой поддержки. Надеюсь, что не более чем через год смогу отдать свой долг.
Выражаю тебе сочувствие в связи с разводом. Как мне известно, кроме душевных переживаний, это связано с большими финансовыми затруднениями и неприятными судебными процедурами. Ты высказал много гневных слов в адрес своей жены, но, как мне кажется, в разводе никогда не бывает полностью виновной одна сторона.
Рина
Вот тебе невкусная свежатина новостей.
Дружеских отношений с Карен мне сохранить не удалось, она повела себя соответственно своему характеру, из-за которого-то я и решил с ней разводиться. Она наняла адвоката, и мне пришлось завести своего. Она накупила вещей по кредитной карточке до предела, и счёт, естественно, пришёл мне. Она требует, чтобы я содержал её, пока она не найдёт идеальной, интересной работы, тогда как она может поступить работать в любой день официанткой, чем она занималась всю свою жизнь, пока не встретила меня, выпихнувшего её в мир. Кроме того, она хочет, чтобы я купил ей новую машину, тогда как у неё есть хорошая подержанная. Это её адвокат настропалил, а она не желает даже приостановить своего стряпчего, чья цель – использовать на полную катушку мёртвый закон, в котором не находится места для таких вещей как совесть или справедливость. Причём требования эти выражаются
Когда я сказал ей, что не могу больше с ней жить, её первый вопрос был:
– Ты заберёшь с собой компьютер?
Ты можешь удивиться, как это я во всех предыдущих письмах и словом не обмолвился о конфликтах, проблемах и прочем, предваряющем моё решение о разводе? Дело в том, что я утаивал их не столько от тебя, сколько от себя. В глубине души я знал, что если я признаюсь себе во всём, что я начал видеть, то это увиденное измениться к лучшему не сможет – уж слишком всё горбатое – и тогда только могила развода может исправить этот брак. Я упирался изо всех сил, страшась признаться себе, что моя мечта так и осталась несвершённой, а над ней Бог просто насмеялся, ослепив меня и заставив принять за неё – чудовище.
Теперь я пересматриваю все события, и всё предстаёт мне в солнечном, а не в искусственном свете.
Я почему-то считал, что разбираюсь в женщинах. Опытный, бля. И действительно, поимел разных, штук полтораста. Но, что называется, Любовей было… дай Бог памяти, шесть. Называть, так называть поштучно.
№ 1. Лариса – мне было тринадцать, ей – четырнадцать. К своему стыду, даже в штаны к ней не залез, а только за груди хватал, да и то через одежду. Но чувство зависимости от женского тела было первым и сильным. Всё это происходило на даче. И самым поразительным для себя в этой любви было то, что я, в трепете от грядущей осенней разлуки, не мог представить, как это я с Ларисой расстанусь. Ужас охватывал от возможной потери. Но чуть я приехал в город, как начисто её забыл. Такое лёгкое забвение удивило меня на всю жизнь.
Многие говорят о прелести невинности детского возраста, но я ненавидел неосознанность томлений, робость перед противоположным полом. Помню острое предчувствие прекрасной тайны, лет в двенадцать прочитав фразу о Д’Артаньяне и Миледи: «Когда восторги влюблённых утихли…» Целая Вселенная предшествовала этому утихшему состоянию, подразумевалась за ним и восхищала, перехватывая дыхание. О, каким обделённым чувствовал я себя!
Самое прекрасное началось только после потери невинности, и чем раньше бы она произошла, тем счастливее юность я бы имел.
№ 2. Вета, моя не первая, но самая сладкая на тот период. Мне было девятнадцать, ей – двадцать три. Идея женитьбы на ней для меня представлялась абсурдной, как и вообще идея женитьбы в том возрасте. Вета же, как и принято, стремилась меня на себе обженить. Длились наши встречи года два, потом она, отчаявшись, вышла замуж за короткого матросика, который пропадал на морях и океанах месяцами, и мы в его отсутствие возобновили наши сношения, не раз доводившие до аборта.
№ 3. Таня, только что разошедшаяся с мужем, который был её школьным другом и который так и не смог сломать ей целку. Родители мужа наседали на неё, тащили к гинекологу, пытаясь доказать, что вина в пизде, а не в хуе. Гинеколог – пиздочёт – не нашёл у Танечки изъянов.
И тогда объявился другой друг, уже институтский, вечно тайно влюблённый. Ему была предоставлена возможность продемонстрировать свою любовь на деле, с чем он и справился достойно и тем самым освободил девственную жену от сомнений в себе самой, ибо ей голову так накрутили, что и она стала думать, будто с ней что-то не в порядке. Уверенность в себе у неё была восстановлена, но до наслаждения не дошло, и тут уже подключился я и довёл дело и Таню до конца. Помню, она в благодарность за мой язык потянулась ртом к моему хую, а я, вместо того чтобы податься к ней навстречу, попридержал её, думая (не головой, а жопой), что, мол, ещё успеется её «развратить» – я тогда ещё использовал это идиотское слово. Но как и всегда в подобных ситуациях, другого случая не представилось, поскольку мы вскоре расстались. Вывод я сделал один, что надо брать, коль даёт, потому что, коль не возьмёшь сам, то другой возьмёт не церемонясь.