Чудеса лунной ночи
Шрифт:
На полу для гостей, как и в прошлом году, настелили ржаной соломы. Мы с Ерофеем лежали на ней, положив под голову рюкзаки. Карп Осипович сидел, сгорбившись, на лавке, Агафья гремела у печки посудой, не упуская возможности вставить словечко о прожитом с прошлого лета.
Осенью главной заботой была заготовка орехов. Урожай был большим, какой бывает однажды в четыре года. С заглядом вперед надо было и заготавливать. «Тятенька хворый стал, а у меня рука…» — сказала Агафья. Все же тридцать мешков кедровых шишек Лыковы заготовили. Агафья лазала по деревьям, сбивала шишки, старик подбирал. Потом добычу сносили
Картошку брали уже из-под снега. Урожай был хороший. «Верите ль, триста ведер собрали!» Для двоих это много. Сейчас в избытке сто ведер. Передать бы геологам. Как? Не дожидаясь Ерофея, старик с Агафьей стали выкорчевывать, выжигать лес вблизи огорода в расчете, что может сесть вертолет. «Не может, — сказал с сожалением Ерофей, — наклон большой и слишком близко деревья». Известие это до крайности Лыковых огорчило. «Может, Ерофей ошибается?» — украдкой спросил меня Карп Осипович. В разговоре к излишкам картошки возвращались несколько раз. «Грех — добро пропадает. Да и людям за попечение благодарность наша была бы».
Нас угощали вареной картошкой. Еду тут всегда делили на «постную» и «скоромную». В минувшем году «скоромного» почти не было.
Ловчие ямы заброшены — «какой я ловец, еле ноги ношу». Рыбы по той же причине осенью было поймано меньше ведерка. Ели орехи, картошку, репу, морковку, горох. Ерофей в начале зимы, заколов в Абазе поросенка, поделился с «подшефными» мясом. Топленое масло в бутылке мы обнаружили подвешенным в изношенном сапоге под навесом — смазывают обувку.
Мед, принесенный на этот раз не в деревянной бадейке, а в стеклянной банке, с сожалением забраковали — «мирская посуда». В жестком табу на мирскую еду сделано исключение для крупы. Опять с благодарностью приняли рис, пополнили запас овсянки.
— Козы вас выручат! — сказал Ерофей.
— Дал бы бог, — отозвался старик, поправляя свечу.
* * *
Ерофей по-прежнему тут главный советчик и опекун. В благодарность ему из кожи марала, убитого еще Дмитрием, сшила Агафья просторные мягкие сапоги — ичиги, или бродни, — наилучшая обувь для хождения по тайге. Ерофей нарочно неторопливо примерил обновку, прошелся в ней по двору, притопнул — доставил Агафье радость. «По зиме-то вечера до-олгие, до-олгие, вот и управилась», — пропела она, улыбаясь детской своей улыбкой.
Все хозяйские заботы, все суровое обеспечение жизни сейчас на Агафье — повар, плотник, швец, грузчик, огородник, древокол и древолаз, — все она, бесхитростная, понимающая: иного выхода нет, с утра до вечера надо трудиться.
Людей Лыковы не чураются, общенье вошло в привычку, уже есть потребность в месяц раз-другой побывать у геологов. Агафья любит поговорить с женщинами-поварихами. Вместе с отцом украдкой не прочь посмотреть телевизор. Карп Осипович, у которого Никон по-прежнему наипервейший из всех врагов, вдруг огорошил меня вопросом: «Я так разумею, Америка войны возжелала?» Где Америка, он не знает. Ему непонятно также, почему в Священном Писании про Израиль сказано, а про Америку — ничего. «Греховен мир…» — сказал старик. Чувствуется, эта греховность нужна ему в оправданье таежного тупикового жития.
— Карп Осипович, ни о чем не жалеете, считаете, верно прожита жизнь?
— Бог всех рассудит, Василий Михайлович, — уклоняется от ответа полуночный мой собеседник.
Новая хижина у реки.
За год у Лыковых побывало несколько дальних гостей. Казанские студенты-филологи записывали их говор, выискивали в речи слова, по которым будто бы установлено: предки Лыковых пришли в Сибирь северным «монгозейским путем».
Красноярский врач-терапевт прошлым летом сумел убедить Лыковых рассказать о здоровье. «Дали себя обследовать, — пишет врач. — Пульс, давление, состояние сердца у обоих в пределах возрастной нормы». Агафью удалось уговорить полечить руку стеариновым прогреванием. С радостью сообщила нам с Ерофеем, что помогло. И в самом деле, в этом году она уже не стонала от боли.
Больше всего запомнился Лыковым приход сюда в феврале некой Марины. Среднего возраста женщина из Алма-Аты, сказавшись геологам дальней родственницей Лыковых, явилась «в поисках веры». Как и следовало ожидать, произошло выяснение: кто есть кто? Пока вспоминали Никона и «антихриста» Петра I, разговор шел в согласии. Но дальше — больше, взаимопонимание исчезло. Каждая из сторон доказывала: именно ее толкование веры — истинное. Размолвка вылилась в перебранку, потом в фанатичную ссору. Визитерка кричала: «Заблудились тут среди сопок!» — «А ты в дверях заблудилась, скачешь из веры в веру!»
Дело кончилось тем, что Карп Осипович соскочил с печи и топнул валенком: «Поди вон, нечестивая!»
Хлопнув дверью, богоискательница подалась из избушки, не пробыв и полдня. С февраля Лыковы жили с ощущением большой победы. Не один раз прокручивали в своих разговорах друг с другом перипетии крупного идеологического спора. «Пень пнем богомолка!» — заключил рассказ об этом событии Карп Осипович. «В уме не утвержденная!» — сказала Агафья.
На другой день Карп Осипович снова вернулся к знаменитому спору.
— Ведь что пророчествовала, Василий Михайлович! Будто конец света и второе пришествие будет на Петров день. А ведь пришествие может быть только на Пасху. Я говорю ей, что это же, выходит, и картошку не надо сажать, коли так, и рожь не сеять? Отвечает: не надо! Нет, говорю, картошку сажать мы будем и рожь посеем.
— Серьезный спор, — улыбнулись мы с Ерофеем. — А отчего не спорите с нами? Мы ведь в бога и вовсе не верим.
— Вы добрые люди и разумеете: не следует искушать старика к спору…
Серебряный самолетик летел высоко над тайгой, оставляя белый по синему след. Карп Осипович сидел на солнышке, грелся. Девятый десяток лет человеку. Разумно ли спорить с ним о темной и фанатичной вере его, пронесенной таежными тропами из времен туманно далеких?
Следует принимать их с Агафьей такими, как есть. И помочь этим людям дожить остаток избранного пути. В этом должна состоять мудрость людей из мира, который жизнь подвигает к последним из человеческих тайников.
* * *
В этот день были у Карпа Осиповича именины. К ужину Агафья испекла морковный пирог и сварила соленого харьюзка, оставленного к этому дню еще с осени.