Чудеса творят чудеса. Почему нам помогают целители, но не помогают таблетки
Шрифт:
Мы являемся участниками древней битвы: магия и медицина сражаются за власть над нашими судьбами и телами, жизнью и смертью, и битва эта постоянно обретает все новые формы.
Во всех культурах были и есть мудрые, сведущие во врачевании женщины и мужчины. В древности медик был человеком-универсалом: он знал всё и о болезнях, и о травах, и об одурманивающих веществах. Он регулировал отход к вечной жизни и появление на свет, он налаживал согласие в обществе – с барабанами, огнем и ритуалами. Что мы имеем теперь? Девять разных профессий: врач, аптекарь, торговец наркотиками, священник, психотерапевт, социальный работник, диджей, пиротехник и event-менеджер. Мы разочарованы тем, что никто больше не видит нас как нечто целостное. И при этом не замечаем,
Медицина всегда была смешением знаний и веры, наблюдения, измерения и интерпретации, выделения частей и соединения их в единое целое, прощупывания пульса и лечения руками. Люди не машины, поэтому и существует комплементарная медицина. В системе здравоохранения до сих пор есть врачи-самоучки, а вот алхимиков уже не осталось. Но их мечта – превратить неблагородные металлы в золото – до сих пор жива. И многие сотрудники медицинских учреждений стремятся к ней.
Почему не существует, к примеру, альтернативной математики? Как мог бы выглядеть экзамен по этому предмету?
– Сколько будет два плюс два?
– Пять!
– Как вы пришли к этому решению?
– Интуиция.
– А можете описать подробнее?
– Нет, я просто почуял это сердцем и печенкой. Пятерка энергетически подходила лучше всего.
Какой смысл в категориях правильного и ошибочного? Почему результат не может быть больше, чем сумма частей? Эта книга – больше, чем сумма ее страниц благодаря тому, что вы ее читаете.
Когда двое ссорятся, третий радуется – это про вас? Что выбираете вы – «или-или» или «и то, и другое»?
Хотите знать, на чьей я стороне? Я на стороне добра. И его достаточно с обеих сторон. Кроме того, я всегда на стороне пациентов, потому что они самая многочисленная и часто самая беззащитная группа в системе здравоохранения. И я на стороне жизни, которую нужно сохранить. И наслаждаться ею! Потому что она сама по себе – чудо!
Насколько самопроизвольны самопроизвольные исцеления?
В последнее время я спрашиваю всех встречающихся мне врачей: «С твоими пациентами когда-нибудь случалось чудо?» И часто получаю в ответ: «А что такое чудо?»
Дать определение понятию «чудо» очень нелегко, мы можем лишь приблизиться к пониманию этого слова. В словаре Дудена оно поясняется как «из ряда вон выходящее, противоречащее законам природы или человеческому опыту и посему неуправляемое воздействие, приписываемое сверхъестественным или божественным силам, происшествие, вызывающее удивление» или «что-то, что мерой своего совершенства настолько превосходит привычное и обыкновенное, что вызывает сильное изумление, сильное удивление».
Если коротко, то это нечто, выходящее за рамки нашего повседневного понимания и потому вызывающее удивление. Но что есть повседневное понимание? На то, чтобы для конкретного человека в конкретную эпоху нечто считалось объяснимым, удивительным или непостижимым, всегда есть исторические или субъективные причины. Современное определение чуда как чего-то «сверхъестественного» появилось недавно. Тому, кто не знает законов природы, сложно понять, когда что-то противоречит им. У античных и средневековых людей были гораздо более прозрачные границы между «возможным» и «невозможным», ведь для них даже гром и молнии
Происхождение немецкого слова «чудо» (wunder) неизвестно, в других языках чаще используется слово mirakel. Можно подобрать и синоним: «курьез», «мистерия», «сенсация» и другие волшебные явления от «загадок» до «колдовства». Кому что больше нравится. Как шутка не будет шуткой, если никто не засмеется, так и чудо не будет чудом, если никто не удивится. Кого это удивляет? Слова «чудесный» и «смешной» в немецком языке являются родственными. Наверное, поэтому меня интересует всевозможная магия, включая чудеса, которые творят иллюзионисты и волшебники.
Медицина обычно избегает «околорелигиозных» терминов. Когда врачи не понимают механизма происходящего, а пациент вопреки всем прогнозам выздоравливает, они говорят не о чуде, а о самопроизвольном выздоровлении. Многие медики были свидетелями неожиданных поворотов событий: дети, у которых, согласно данным УЗИ и осмотра при рождении, не было ни единого шанса выжить, прекрасно развиваются. Плод, закрепленный не в матке, а в брюшной полости, на яичнике, становится здоровым младенцем. Обычно яйцеклетка не переживает такого прикрепления, и многие матери, не догадываясь о внематочной беременности, умирают от разрыва яичника и внутренних кровотечений. Но в одном из сорока тысяч случаев женщина волшебным образом может доносить такого ребенка до сороковой недели!
Дети, провалившиеся под лед и долгое время проведшие без кислорода, полностью поправляются. Известны единичные случаи, когда человек выходил из комы, длившейся многие годы. Чтобы быть до конца честным, я хочу коснуться вопроса донорства органов: неврологически «кома» не равна «смерти мозга». Тем, кому диагностировали окончательную смерть мозга, еще ни разу не удавалось вернуться обратно. Это тоже в некотором роде успокаивающая новость.
Большинство людей с диагнозом «рак» сразу же выносят себе смертный приговор, и именно поэтому существует так много историй про неожиданное избавление от злокачественной опухоли. Рак – это не всегда рак, а один пациент не похож на другого. Профессор Клеменс Унгер, онколог в клинике опухолевой биологии во Фрайбурге, лечил многих больных. Одну свою пациентку он запомнил особенно хорошо. Ее звали Маргрет Шмидт. В мае 2003 года Клеменсу позвонили коллеги из Хайдельберга и попросили провести одной пациентке химиотерапию. У нее была запущенная опухоль матки, метастазирующая саркома эндометрия. Хирург удалил матку и яичники, но вся брюшина была в метастазах, они добрались даже до печени и не подлежали удалению. Унгер вспоминает: «Я провел ей ультразвуковое исследование, прописал бактериальный экстракт для повышения иммунитета и попросил прийти через два месяца. В августе она пришла на УЗИ, и я увидел, что метастаз в печени и „склеенных“ лимфоузлов в брюшной полости больше нет». Я спросил его, как он объяснил себе это. «Никто не знает, почему так происходит, – ответил Унгер. – Но женщина каждый вечер просила: „Опухоль, я не приглашала тебя, прошу, покинь мое тело“. Рак так и не вернулся. Обычно о выздоровлении можно говорить спустя пять лет, а в ее случае прошло целых двенадцать».
Нельзя утверждать, что главную роль в этом чудесном событии сыграла вера, но нельзя этого и исключать. Случаи самопроизвольного излечения слишком редки, чтобы можно было обобщить их. Единичным случаям нельзя дать простое объяснение, как и нельзя сформировать на их основе образец. Не говоря уже о том, чтобы дать какие-то рекомендации по лечению. Иногда за словом «чудо» стоит неправильный диагноз, например, когда врач неверно классифицировал опухоль. Но одно можно сказать наверняка: исключения из правил существуют. Почему же так мало ученых интересуются ими?