Чудесный рог: Народные баллады

Коллектив авторов

Английские народные баллады

Робин Гуд спасает трех стрелков

Двенадцать месяцев в году, Не веришь-посчитай. Но всех двенадцати милей Веселый месяц май. Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,— Вёсел люд, вёсел гусь, вёсел пес… Стоит старуха на пути, Вся сморщилась от слез. — Что нового, старуха? — Сэр, Злы новости у нас! Сегодня трем младым стрелкам Объявлен смертный час. — Как видно, резали святых Отцов и церкви жгли? Прельщали дев? Иль с пьяных глаз С чужой женой легли? — Не резали они отцов Святых, не жгли церквей, Не крали девушек, и спать Шел каждый со своей. — За что, за что же злой шериф Их на смерть осудил? — С оленем встретились в лесу… Лес королевским был. — Однажды я в твоем дому Поел, как сам король. Не плачь, старуха! Дорога Мне старая хлеб-соль. Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,— Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз… Глядит: в мешках и в узелках Паломник седовлас. — Какие новости, старик? — О сэр, грустнее нет: Сегодня трех младых стрелков Казнят во цвете лет. — Старик, сымай-ка свой наряд, А сам пойдешь в моем. Вот

сорок шиллингов в ладонь Чеканным серебром. — Ваш — мая месяца новей, Сему же много зим… О сэр! Нигде и никогда Не смейтесь над седым! — Коли не хочешь серебром, Я золотом готов. Вот золота тебе кошель, Чтоб выпить за стрелков! Надел он шляпу старика,— Чуть-чуть пониже крыш. — Хоть ты и выше головы, А первая слетишь! И стариков он плащ надел,— Хвосты да лоскуты. Видать, его владелец гнал Советы суеты! Влез в стариковы он штаны. — Ну, дед, шутить здоров! Клянусь душой, что не штаны На мне, а тень штанов! Влез в стариковы он чулки. — Признайся, пилигрим, Что деды-прадеды твои В них шли в Иерусалим! Два башмака надел: один — Чуть жив, другой — дыряв. — «Одежда делает господ». Готов. Неплох я — граф! Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм! Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! — Вдоль городской стены шериф Прогуливает зоб. — О, снизойдите, добрый сэр, До просьбы уст моих! Что мне дадите, добрый сэр, Коль вздерну всех троих? — Во-первых, три обновки дам С удалого плеча, Еще — тринадцать пенсов дам И званье палача. Робин, шерифа обежав, Скок! и на камень — прыг! — Записывайся в палачи! Прешустрый ты старик! — Я век свой не был палачом; Мечта моих ночей: Сто виселиц в моем саду — И все для палачей! Четыре у меня мешка: В том солод, в том зерно Ношу, в том — мясо, в том — муку, И все пусты равно. Но есть еще один мешок: Гляди — горой раздут! В нем рог лежит, и этот рог Вручил мне Робин Гуд. — Труби, труби, Робинов друг, Труби в Робинов рог! Да так, чтоб очи вон из ям, Чтоб скулы вон из щек! Был рога первый зов, как гром! И — молнией к нему — Сто Робингудовых людей Предстало на холму. Был следующий зов — то рать Сзывает Робин Гуд. Со всех сторон, во весь опор Мчит Робингудов люд. — Но кто же вы? — спросил шериф, Чуть жив. — Отколь взялись? — Они — мои, а я Робин, А ты, шериф, молись! На виселице злой шериф Висит. Пенька крепка. Под виселицей, на лужку, Танцуют три стрелка.

Робин Гуд и Маленький Джон

Рассказать вам, друзья, как Смельчак Робин Гуд, Бич епископов и богачей,— С неким Маленьким Джоном в дремучем лесу Поздоровался через ручей? Хоть и маленьким звался тот Джон у людей, Был он телом — что добрый медведь! Не обнять в ширину, не достать в вышину,— Было в парне на что поглядеть! Как с малюточкой этим спознался Робин, Расскажу вам, друзья, безо лжи. Только уши развесь: вот и труд тебе весь! — Лучше знаешь — так сам расскажи. Говорит Робин Гуд своим добрым стрелкам: — Даром молодость с вами гублю! Много в чаще древес, по лощинкам — чудес, А настанет беда — протрублю. Я четырнадцать дней не спускал тетивы, Мне лежачее дело не впрок. Коли тихо в лесу — побеждает Робин, А услышите рог — будьте в срок. Всем им руку пожал и пошел себе прочь, Веселея на каждом шагу. Видит: бурный поток, через воду — мосток, Незнакомец — на том берегу. — Дай дорогу, медведь! — Сам дорогу мне дашь! Тесен мост, тесен лес для двоих. — Коль осталась невеста, медведь, у тебя,— Знай — пропал у невесты жених! Из колчана стрелу достает Робин Гуд: — Что сказать завещаешь родным? — Только тронь тетиву, — незнакомец ему,— Вмиг знакомство сведешь с Водяным! — Говоришь, как болван, — незнакомцу Робин,— Говоришь, как безмозглый кабан! Ты еще и руки не успеешь занесть, Как к чертям отошлю тебя в клан! — Угрожаешь, как трус, — незнакомец в ответ,— У которого стрелы и лук. У меня ж ничего, кроме палки в руках, Ничего, кроме палки и рук! — Мне и лука не надо — тебя одолеть, И дубинкой простой обойдусь. Но, оружьем сравнявшись с тобой, посмотрю, Как со мною сравняешься, трус! Побежал Робин Гуд в чащи самую глушь, Обтесал себе сабельку в рост И обратно помчал, издалече крича: — Ну-ка, твой или мой будет мост? Так, с моста не сходя, естества не щадя, Будем драться, хотя б до утра. Кто упал — проиграл, уцелел — одолел,— Такова в Ноттингэме игра. — Разобью тебя в прах! — незнакомец в сердцах Посмеются тебе — зайцы рощ! Посередке моста сшиблись два молодца, Зачастили дубинки, как дождь. Словно грома удар был Робина удар: Так ударил, что дуб задрожал! Незнакомец, кичась: — Мне не нужен твой дар,— Отродясь никому не должал! Словно лома удар был чужого удар,— Так ударил, что дол загудел! Рассмеялся Робин: — Хочешь два за один? Я всю жизнь раздавал, что имел! Разошелся чужой — так и брызнула кровь! Расщедрился Робин — дал вдвойне! Стал гордец гордеца, молодец молодца Молотить — что овес на гумне! Был Робина удар — с липы лист облетел! Был чужого удар — звякнул клад! По густым теменам, по пустым головам Застучали дубинки, как град. Ходит мост под игрой, ходит тес под ногой, Даже рыбки пошли наутек! Изловчился чужой и ударом одним Сбил Робина в бегущий поток. Через мост наклонясь: — Где ты, храбрый боец? Не стряслась ли с тобою беда? — Я в холодной воде, — отвечает Робин,— И плыву — сам не знаю куда! Но одно-то я знаю: ты сух, как орех, Я ж, к прискорбью, мокрее бобра. Кто вверху — одолел, кто внизу — проиграл,— Вот и кончилась наша игра. Полувброд, полувплавь, полумертв, полужив, Вылез — мокрый, бедняжка, насквозь! Рог к губам приложил — так, ей-ей, не трубил По шотландским лесам даже лось! Эхо звук понесло вдоль зеленых дубрав, Разнесло по Шотландии всей, И явился на зов — лес стрелков-молодцов, В одеянье — травы зеленей. — Что здесь делается? — молвил Статли Вильям. Почему на тебе чешуя? — Потому чешуя, что сей добрый отец Сочетал меня с Девой Ручья. — Человек этот мертв! — грозно крикнула рать, Скопом двинувшись на одного. — Человек этот — мой! — грозно крикнул Робин,— И мизинцем не троньте его! Познакомься,

земляк! Эти парни — стрелки Робингудовой братьи лесной. Было счетом их семьдесят без одного, Ровно семьдесят будет с тобой. У тебя ж будет: плащ цвета вешней травы, Самострел, попадающий в цель, Будет гусь в небесах и олень во лесах. К Робин Гуду согласен в артель? — Видит бог, я готов! — удалец, просияв.— Кто ж дубинку не сменит на лук? Джоном Маленьким люди прозвали меня, Но я знаю, где север, где юг. — Джоном Маленьким — эдакого молодца?! Перезвать! — молвил Статли Вильям.— Робингудова рать — вот и крестная мать, Ну, а крестным отцом — буду сам. Притащили стрелки двух жирнух-оленух, Пива выкатили — не испить! Стали крепким пивцом под зеленым кустом Джона в новую веру крестить. Было семь только футов в малютке длины, А зубов — полный рот только лишь! Кабы водки не пил да бородки не брил — Был бы самый обычный малыш! До сих пор говорок у дубов, у рябин, Не забыла лесная тропа, Пень — и тот не забыл, как сам храбрый Робин Над младенцем читал за попа. Ту молитву за ним, ноттингэмцы за ним, Повторили за ним во весь глот. Восприемный отец, статный Статли Вильям Окрестил его тут эдак вот: — Джоном Маленьким был ты до этого дня, Нынче старому Джону — помин, Ибо с этого дня вплоть до смертного дня Стал ты Маленьким Джоном. Аминь. Громогласным ура — раздалась бы гора! — Был крестильный обряд завершен. Стали пить-наливать, крошке росту желать: — Постарайся, наш Маленький Джон! Взял усердный Робин малыша-крепыша, Вмиг раскутал и тут же одел В изумрудный вельвет — так и лорд не одет! — И вручил ему лук-самострел: — Будешь метким стрелком, молодцом, как я сам, Будешь службу зеленую несть, Будешь жить, как в раю, пока в нашем краю Кабаны и епископы есть. Хоть ни фута у нас — всей шотландской земли, Ни кирпичика — кроме тюрьмы, Мы как сквайры едим и как лорды глядим. Кто владельцы Шотландии? — Мы! Поплясав напослед, солнцу красному вслед Побрели вдоль ручьевых ракит К тем пещерным жильям, за Робином — Вильям… Спят… И Маленький Джон с ними спит. Так под именем сим по трущобам лесным Жил и жил, и состарился он. И как стал умирать, вся небесная рать Позвала его: — Маленький Джон!

Э. Багрицкий

Птицелов

Трудно дело птицелова: Заучи повадки птичьи, Помни время перелетов, Разным посвистом свисти. Но, шатаясь по дорогам, Под заборами ночуя, Дидель весел, Дидель может Песни петь и птиц ловить. В бузине, сырой и круглой, Соловей ударил дудкой, На сосне звенят синицы, На березе зяблик бьет. И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Три манка — и каждой птице Посвящает он манок. Дунет он в манок бузинный, И звенит манок бузинный,— Из бузинного прикрытья Отвечает соловей. Дунет он в манок сосновый, И свистит манок сосновый,— На сосне в ответ синицы Рассыпают бубенцы. И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Самый легкий, самый звонкий Свой березовый манок. Он лады проверит нежно, Щель певучую продует,— Громким голосом береза Под дыханьем запоет. И, заслышав этот голос, Голос дерева и птицы, На березе придорожной Зяблик загремит в ответ. За проселочной дорогой, Где затих тележный грохот, Над прудом, покрытым ряской, Дидель сети разложил. И пред ним — зеленый снизу, Голубой и синий сверху — Мир встает огромной птицей, Свищет, щелкает, звенит. Так идет веселый Дидель С палкой, птицей и котомкой Через Гарц, поросший лесом, Вдоль по рейнским берегам. По Тюрингии дубовой, По Саксонии сосновой, По Вестфалии бузинной, По Баварии хмельной. Марта, Марта, надо ль плакать, Если Дидель ходит в поле, Если Дидель свищет птицам И смеется невзначай?

Комментарии

I

В первом разделе данной книги собраны наиболее значительные переводы западноевропейских народных баллад, выполненные советскими переводчиками. Составители трактовали этот раздел как антологию переводов, а не антологию, основанную на оригинальных текстах: в литературном обиходе в настоящее время нет сколько-нибудь значительных переводов из таких обширных пластов, как, например, баллады ирландские и французские, и разрабатывать эти пласты в рамках данной книги было по многим причинам невозможно.

Ограничивая географические рамки книги Западной Европой, составители оставили вне поля зрения все славянские памятники того же жанра («юнацкие песни», «разбойничьи песни» и т. п., называемые также балладами), включая произведения, которые принято в последнее время называть «русскими народными балладами» (см. книгу в серии «Библиотека поэта»: Народные баллады. М.; Л., 1963); надо подчеркнуть, что все славянские «песни» многими чертами принципиально отличаются от баллад. В то же время в книгу вошли некоторые произведения, которые относятся скорее к «народным песням», чем к балладам, — такие уступки были сделаны, когда «не-баллады» примыкали к балладам, переведенным тем же переводчиком (Маршак, Гинзбург).

Книга позволяет проследить основные вехи в освоении шедевров западноевропейского балладного фонда советской школой художественного перевода.

Важное место здесь принадлежит Самуилу Яковлевичу Маршаку (1887–1964), известному детскому поэту, много сил отдавшему переводческой деятельности. По праву заслужили любовь читателей его переводы из шотландского поэта Роберта Бернса; этапами на пути освоения непривычных для русского читателя поэтических материков стали переводы сонетов Вильяма Шекспира, стихотворений и поэм Вильяма Блейка. Переводя английские и шотландские баллады, Маршак как бы использовал в качестве камертона пушкинский перевод шотландской баллады «Ворон к ворону летит» (см. раздел II); звучность, простота, однозначность лексики создают живую материальную среду для полнокровного существования четких, прозаически определенных образов. Следует лишь заметить, что в отдельных случаях Маршак дает вольный пересказ. (Переводы С. Маршака печатаются по книге: Английские и шотландские баллады. М., 1973. «Литературные памятники».)

Александр Сергеевич Кочетков (1900–1953), переводчик Шиллера и Вольтера, эпоса «Калевипоэг», в 30— 40-е годы выполнил полный перевод сборника Арнима и Брентано «Чудесный рог юноши» [8]по заказу тогдашнего председателя редколлегии серии «Литературные памятники» академика Н. И. Конрада. Рукопись, однако, была частично утрачена. Два перевода были после смерти переводчика опубликованы в книге «Золотое перо» (составитель Г. Ратгауз. М., 1974). Остальные переводы в данной книге публикуются впервые по рукописи, предоставленной в наше распоряжение членом комиссии по наследию А. Кочеткова Л. А. Озеровым. Как важнейшее достоинство переводов А. Кочеткова следует отметить тонкую передачу прихотливой ритмики оригинала, смелость в ломке установки на плавность, гладкость, «олитературенность».

Лев Владимирович Гинзбург (1921–1980), воплотивший на русском языке многие страницы немецкой поэзии — от лирики вагантов до драм Петера Вайса, сознательно вел свою переводческую родословную от С. Маршака; в русле маршаковских принципов выполнены им и переводы немецких баллад. (Переводы Л. Гинзбурга публикуются по книгам: Из немецкой поэзии. Век X — век XX. М., 1979; Немецкие народные баллады. М., 1963.)

Вера Аркадьевна Потапова, к чьим творческим достижениям принадлежат такие полярные по многим чертам произведения, как «Энеида» П. Котляревского и древняя «Рамаяна», песни южных славян и «Свет гарема» Томаса Мура, обратилась к народным балладам в 70-е годы. Датские баллады издавались дважды: Датские народные баллады в переводах В. Потаповой (М., 1980); А танец легко плывет по поляне: Датские народные баллады (М., 1984). Английские и шотландские баллады, а также небольшой раздел бретонских баллад получены от переводчицы в рукописи и публикуются впервые.

Асар Исаевич Эппель (р. в 1935 г.), переводчик польской и англоязычной поэзии, зарекомендовал себя как талантливый экспериментатор, чьи опыты неизменно нарушают плавное течение литературного процесса и будоражат творческую мысль. Его переводы шотландских баллад впервые опубликованы в томе Библиотеки всемирной литературы (Роберт Бернс. Стихотворения. Поэмы; Шотландские баллады. М., 1976). А. Эппель старается передать наглядность, сухость, резкость оригинала: камертоном для него как бы служит перевод Каролины Павловой (см. раздел II).

Следует указать, что вне нашей книги остались некоторые публиковавшиеся переводы шотландских баллад из упомянутого тома БВЛ и других книг; шведских, датских и прочих баллад, несколько немецких баллад. Составители хотели, чтобы первый раздел книги оставлял у читателя цельное художественное впечатление, тем более что не могло быть речи о каких бы то ни было претензиях на научную полноту издания в том или ином плане.

В примечаниях мы даем лишь самые необходимые сведения, без которых затруднено понимание текста. Более подробную информацию можно найти в указанных книгах — сборниках баллад — и специальной литературе.