Чудны дела твои, Господи!
Шрифт:
Юлька посмотрела на Сашины пуговицы.
– При этом картину некоего художника в экспозиции повесил вверх ногами, чего просто не могло быть, если человек имеет хоть какое-то представление об искусстве!
– Пивчика, да, – подтвердил Саша. – Это раз.
– Рукава у него всегда натянуты на запястья так, чтобы не было видно часов. А часы у него приметные!.. Я однажды спросил, сколько времени, и он посмотрел – машинально.
– Это два, – согласился Саша.
– Часы? – заинтересовалась Юлька. – Какие у тебя часы?
Иванушкин
– Обыкновенные часы, – оценила она. – Военные какие-то, да?.. А здесь? Татуировка?
И она задрала рукав повыше.
– На самом деле не только часы, – сказал Саша Иванушкин и прикрыл татуировку, – но еще, видишь, татуировка. Ну, все равно будем считать – два. Еще что?
– Деньги, – пояснил Андрей Ильич. – Я тебя в магазин послал, когда собаку мыли. Сказал – возьми деньги у меня в джинсах. Сколько ты взял, помнишь?
Саша смотрел на него.
– Пятьсот рублей ты взял, там всего одна бумажка и была. А чек из магазина в пакете остался. На две тысячи двести двадцать семь рублей. И ты ничего мне не сказал, вообще об этом забыл. Неплохо для музейного работника из провинции, да?..
– Ну, три, – согласился Саша.
– И Володя Толстой, – заключил Боголюбов. – Это и четыре, и пять, и шесть, и восемь!..
– При чем тут Ясная Поляна? – спросила Лера.
– Мой заместитель – вот этот самый! – утверждал, что раньше работал в Ясной Поляне. Проверить это проще простого – позвонить Володе Толстому.
– И что? Ты позвонил?
Боголюбов кивнул.
– И что? – спросила Юлька довольно равнодушно. – Он там не работал?
Она вообще слушала брата, как слушают радиопостановку – немного рассеянно, вполуха, какая разница, что именно передают, бухтит, и ладно!..
– Володя сказал, что его попросили дать рекомендации человеку по фамилии Иванушкин, по имени Александр Игоревич. Подписать справку, что он работал в Ясной Поляне. Володя подписал, хотя сам этого Иванушкина в глаза никогда не видел.
– Конечно, не видел, – пробормотал Саша. – Я там был в последний раз на экскурсии в восьмом классе. Вряд ли директор с тех пор меня помнил.
– Ну? Кто ты такой? Офицер госбезопасности, что ли?.. Секретная служба ее величества?
Саша посмотрела на Боголюбова с сочувствием и кивнул.
– Как?!
– Так и есть.
– Да ну тебя к шутам, – рассердился Андрей.
Некоторое время посидели молча. Юлька ела макароны и чавкала.
– Не чавкай, – велел брат.
За плитой завозился сверчок, затрещал, затих и снова принялся трещать, уютно, совсем по-деревенски.
– Господи, как я боялась, – вдруг сказала Юлька. – Как боялась!.. Он бы меня убил. Он несколько раз уже пытался меня убить.
– Пойдем, я тебя спать уложу, – предложила Лера. – Сейчас снотворного выпьешь и поспишь.
– Я не пойду, не могу спать. Я теперь никогда не смогу спать.
– Ничего, ничего. Не надо спать, Юля. Вы просто так полежите, а потом опять к нам придете. День у вас нелегкий, – произнес Саша.
Когда они вышли и плед, в который Юлька была завернута поверх меховой жилетки, уволокся по полу за угол, Боголюбов посмотрел на Сашу.
– Ну что?
– На аукционе в Москве была продана некая картина. Обыкновенная картина, раритет, конечно, но ничего сверхъестественного. Документы на нее в идеальном порядке, и продали ее в полном соответствии с законом. На вывоз. Никто ничего и не заподозрил бы, но на таможне дядька есть, Шота Георгиевич Кардава. Так вот, этот Шота Георгиевич – он еще при советский власти служил, – как только на нее взглянул, сразу арест наложил, на экспертизу отправил и нас вызвал. Шота Георгиевич – это, знаешь, не пень в погонах, а рентген! Человек-рентген!..
– И что рентген?
– А рентген показал, что под пейзажиком неизвестного художника с прудиком и избенкой на переднем плане портрет княгини Путятиной работы Рокотова.
– Так.
– И эдак, – подхватил Саша. – Стали разбираться, оказалось, что картина Рокотова отсюда, из нашего музея. Числится как утраченная во время войны. За семьдесят лет без малого нигде не всплывала, сведений никаких о ней не было, ни из частных коллекций, ни из музеев.
– Во время войны! – фыркнул Боголюбов. – Столько лет прошло, мало ли где этот самый Рокотов мог пролежать! Или на какой стене провисеть! При чем тут музей?
– Да как раз при том, что за столько лет о нем никаких сведений не было!.. Последнее место, где портрет, так сказать, легально находился, и был наш музей! Начинать искать нужно только отсюда, больше неоткуда.
– И ты начал?
Саша кивнул.
– Искать?
Саша опять кивнул.
– А что искать-то?! Следы Рокотова?
– Ну… хоть что-нибудь. Когда картина была утрачена, как именно. Искали ее, нет ли. Сколько вообще полотен тогда пропало и каких. Куда она потом делась. Картина же куда-то делась! Несколько десятилетий она где-то была! И – заметь! – сохранилась в приличном состоянии, я бы даже сказал – в превосходном. То есть никаких чердаков, сараев и погребов. Она где-то очень грамотно хранилась.
– И ты устроился в музей.
– Меня устроили, – поправил Иванушкин. – Владимир Ильич Толстой помог, спасибо ему. Но, честно говоря, никуда особенно я не продвинулся, Андрей. Анна свои секреты стерегла на совесть.
– Ну, хоть какие-нибудь сведения нарыл?!
Саша пожал плечами:
– Ну вот тебе сведение. У Дмитрия Саутина здесь, в Переславле, два ювелирных магазина. «Краса России» и «Лунный свет» соответственно. Ювелирные магазины – штука непростая, а, наоборот, довольно хитрая. Большинство тех, кто их содержит, известны, сосчитаны, некоторые даже дактилоскопированы. В далеком криминальном прошлом.