Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
— Вчера я весь день провела с миссис Джойс, — сказала она, — но на похороны пойти не смогла.
— Это совсем не нужно, мама.
Он взглянул на часы и увидел, что уже третий час. На какое-то мгновение ему показалось, будто бы Мириам хоронят заживо, будто она может проснуться и закричать, не желая ложиться в землю. Он отвернулся и провел рукой по лбу.
— Миссис Джойс, — мягко начала мать, — спрашивала меня, не известно ли тебе что-нибудь.
Гай снова повернулся к матери. Миссис Джойс, он знал, имела к нему претензии. Гай ненавидел ее за то, что она могла сказать его матери.
— Не ходи к ним больше, мама. Ты ведь не обязана,
— Нет, конечно.
— И спасибо тебе за то, что ты так держишься.
Наверху на своем письменном столе он обнаружил три письма и небольшую квадратную коробку с ярлычком магазина в Санта-Фе. В коробке был узкий расшитый ремень из кожи ящерицы, с серебряной пряжкой в форме X. Записка, приложенная к нему, гласила:
«Потерял твоего Платона по дороге на почту. Надеюсь, это поможет тебе примириться с утратой. Чарли».
Гай взял надписанный карандашом конверт, посланный из гостиницы в Санта-Фе. Внутри находилась лишь маленькая визитная карточка. На чистой ее стороне было напечатано:
«Чудный город Меткалф».
Перевернув карточку, он машинально прочел:
«24 часа в сутки
таксопарк Донована
в дождь и в вёдро
тел 2-33-33.
Быстро. Безопасно. Вежливо».
На чистой стороне под напечатанными словами что-то было стерто. Гай поднес карточку к свету и разобрал одно имя: Джинни.
Карточка таксопарка в Меткалфе, но отправленная из Санта-Фе. Это еще ничего не значит, ничего не доказывает, подумалось Гаю. Но он затолкал и карточку, и конверт, и коробку в мусорное ведро.
Он вдруг осознал, насколько Бруно для него невыносим. Гай открыл коробку в мусорном ведре и сунул туда ремень тоже. Ремень был красивый, но Гай как раз терпеть не мог змеиной кожи и кожи ящериц.
Этим вечером из Мехико позвонила Энн. Она хотела подробностей, и он рассказал все, что знал.
— Кого-нибудь подозревают? — спросила Энн.
— Не похоже.
— Гай, у тебя больной голос. Ты хоть немного отдохнул?
— Нет еще.
Он не мог сейчас рассказать ей о Бруно. Мать передала, что кто-то дважды звонил, спрашивал его, и Гай уже не сомневался в том, кто это был. Но он знал, что не сможет рассказать Энн о Бруно, пока не будет уверен окончательно. Просто не сможет начать.
— Мы только что послали письменные показания, дорогой. Ну, о том, что ты был здесь, с нами.
Телеграмму насчет письменных показаний он отправил после разговора с одним из следователей.
— Вот следствие кончится, и все будет в порядке, — сказал Гай.
Но то, что он не рассказал Энн о Бруно, весь остаток ночи не давало Гаю покоя. И не ужасом хотел он поделиться с ней. Он ощущал некую личную вину, которую невмоготу было нести в одиночку.
Ходили слухи, что Оуэн Маркмен отказался жениться на Мириам после потери ребенка, и она затеяла против него дело о нарушении обязательства. Мириам, рассказала мать Гая, потеряла ребенка действительно по чистой случайности. Миссис Джойс поведала ей, что Мириам запуталась в ночной сорочке из черного шелка, которую особенно любила, которую подарил ей Оуэн, и покатилась с лестницы собственного дома. Гай принял все это на веру слепо, не рассуждая. Жалость и угрызения совести, каких он никогда раньше не испытывал по отношению к Мириам, переполнили его. Сейчас Мириам представала ужасно несчастной и совершенно невинной.
15
— Не больше, чем в семи ярдах, и не меньше, чем в пяти, — отвечал серьезный, уверенный в себе молодой человек, сидящий на скамье свидетелей. — Нет, я никого не видел.
— Думаю, футах в пятнадцати, — сказала девушка с широко раскрытыми глазами, Кэтрин Смит, которая казалась такой напуганной, словно все это только случилось. — Может, чуть дальше, — добавила она тихо.
— Футах в тридцати. Я первый спустился к лодке, — сказал Ральф Джойс, брат Мириам. Он был такой же рыжий, как Мириам, и с такими же серо-зелеными глазами, но тяжелая квадратная челюсть сводила все сходство на нет.
— Не сказал бы, чтобы у нее были враги. Во всяком случае ни одного, кто мог бы решиться на это.
— Я ничего не слышала, — убежденно произнесла Кэтрин Смит и покачала головой.
Ральф Джойс тоже сказал, что ничего не слышал, и Ричард Скайлер подытожил безапеляционно:
— Никаких звуков не было.
Бесконечно повторяемые факты лишились для Гая не только ужаса, но и просто драматизма. Тупые удары молотка, навсегда вбивающего ему в голову эту историю. То, как близко трое свидетелей находились к месту преступления, казалось невероятным. Только маньяк мог решиться подойти так близко, подумал Гай, это несомненно.
— Вы были отцом ребенка, которого потеряла миссис Хейнс?
— Да. — Оуэн Маркмен понурился, сцепил руки. Угрюмые отталкивающие манеры портили броскую красоту его лица, которое Гай запомнил по фотографии. Оуэн был в серых башмаках из лосиной кожи, словно он только что явился из Хьюстонского порта, со своей работы. Вряд ли Мириам могла бы гордиться им сегодня, подумал Гай.
— Знаете ли вы кого-нибудь, кто желал бы смерти миссис Хейнс?
— Да, — Маркмен указал на Гая. — Вот он.
Все повернулись к Гаю. Гай выпрямился, нахмурился, глядя Маркмену прямо в лицо и впервые действительно подозревая его.
— Почему вы так думаете? Какой у него мотив?
Оуэн Маркмен долго размышлял, что-то бормоча про себя, наконец выпалил:
— Ревность.
Маркмен не мог привести в пользу ревности ни одного убедительного доказательства, но после его выступления указания на ревность послышались со всех сторон. Даже Кэтрин Смит сказала:
— Да, я тоже так думаю.
Адвокат Гая хихикнул. У него в руках находились письменные показания Фолкнеров. Гаю был несносен этот смешок. Гаю вообще были несносны судебные процедуры, грязная игра, в которой никто, по всей видимости, не стремится обнаружить истину, зато предоставляется возможность одному законнику вцепиться в другого, подловить на каких-то юридических тонкостях.
— Вы отказались от важного контракта, — начал коронер.
— Я не отказывался, — сказал Гай. — Я им написал еще до того, как получил работу, и сообщил, что не хочу ею заниматься.
— Послали телеграмму. Все из-за того, что не хотели, чтобы ваша жена последовала за вами. Но когда вы, будучи в Мехико, узнали, что ваша жена потеряла ребенка, вы послали еще одну телеграмму в Палм-Бич и попросили, чтобы ваша кандидатура была рассмотрена вновь. Почему?
— Потому что был уверен, что теперь жена уже не последует за мной. Я подозревал, что она до бесконечности станет тянуть с разводом. Но я собирался встретиться с ней на этой неделе и обговорить все окончательно. — Гай вытер пот со лба и заметил, как его адвокат недовольно выпятил губы. Адвокат не хотел, чтобы Гай упоминал о разводе в связи с работой в Палм-Бич. Гаю было все равно. Он сказал правду, а там уж пусть думают, что хотят.