Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
Если он знал, что Бруно сделал это, почему не выдал его? Что испытывал он по отношению к Бруно, кроме ненависти и отвращения? Страх? Гай точно сказать не мог.
Он боролся с желанием позвонить Энн до тех пор, пока не сделалось слишком поздно, и наконец в три часа ночи сдался. В полной темноте, вытянувшись на кровати, он говорил с ней очень спокойно о самых обыденных вещах и даже один раз засмеялся. Энн и то ничего не заметила, подумал он, положив трубку. Он почувствовал себя чуть уязвленным и смутно встревоженным.
Мать написала, что человек, который звонил, пока Гай был в Мехико, и назвался Филом, позвонил
Гай написал в ответ:
«Я выяснил, кто тебе надоедал по телефону. Фил Джонсон, один тип, которого я знал в Чикаго».
17
— Чарли, что это за вырезки?
— Про одного моего друга, ма! — прокричал Бруно из ванной.
Он включил воду сильнее, склонился над раковиной и устремил взгляд на блестящую никелированную затычку. Через минуту потянулся за бутылкой виски, спрятанной под полотенцем в корзине с бельем. Едва в руках у него оказался стакан виски с водой, как дрожь немного унялась, и еще несколько секунд Бруно разглядывал серебряную тесьму на рукаве своего нового смокинга. Ему так нравился этот смокинг, что он надевал его даже утром, в ванную. В зеркале скругленные лацканы обрамляли портрет праздного молодого человека, способного на отчаянный, таинственный риск, обладающего чувством юмора и глубиной, мощью и изяществом (чему свидетельство — стакан, изысканно зажатый между большим и указательным пальцами, — сейчас его высочество произнесет тост!) — короче, молодого человека с двойной жизнью. Он поднял стакан за свое здоровье.
— Чарли!
— Сейчас, мам!
Он обвел ванную блуждающим взором. Окна не было. Последнее время такое накатывало раза два в неделю. Это начиналось где-то через полчаса после того, как он вставал с постели: словно кто-то коленом давил на грудь, стараясь вышибить дух. Бруно закрыл глаза и стал дышать часто-часто, так часто, как только мог. Потом спиртное подействовало. Расходившиеся нервы успокоились, словно приглаженные чьей-то рукой. Бруно выпрямился и открыл дверь.
— Я брился, — заявил он. Мать в теннисных шортах и веревочных туфлях склонилась над неубранной постелью, где валялись вырезки.
— Кто это такая?
— Жена парня, с которым я познакомился в поезде, когда ехал из Нью-Йорка, Гая Хейнса. — Бруно улыбнулся. Ему нравилось произносить имя Гая. — Интересно, правда? Убийцу пока не нашли.
— Маньяк какой-нибудь, — вздохнула она.
Бруно посерьезнел.
— Ну, нет, сомневаюсь. Все слишком сложно.
Элси выпрямилась и сунула пальцы под ремень. Выпуклость ниже ремня исчезла, и на какое-то время Бруно показалось, что мать выглядит так, как выглядела всю свою жизнь, вплоть до последнего года: подтянутая, словно девушка в двадцать лет, от шеи до тонких лодыжек.
— У твоего Гая славное лицо.
— О, он славный, он такой славный! Просто позор, что он вляпался в такую историю. Он мне рассказывал в поезде, что не видел своей жены года два. Да Гай такой же убийца, как я! — Бруно улыбнулся нечаянной шутке и добавил для отвода глаз:
— Его жена все равно была мочалка…
— Дорогой, — мать притянула его к себе за расшитые тесьмою лацканы. — Ты не мог бы следить за своей речью — хотя бы некоторое время? Я знаю, бабушка иногда приходит в ужас.
— Откуда бабушке знать, что такое мочалка, — грубо отрезал Бруно.
Элси вскрикнула, откинув голову.
— Ма, ты слишком много загораешь. Не люблю, когда у тебя такое темное лицо.
— А я не люблю, когда ты такой бледный.
Бруно насупился. Лоб у матери был точь-в-точь, как кожа ремня, и это больно ранило. Он внезапно поцеловал ее в щеку.
— Обещай мне, что сегодня полчасика посидишь на солнце. Люди за тысячу миль едут в Калифорнию, а тебя из дому не выгонишь!
Бруно поджал губы.
— Ма, тебе совсем не интересно слушать про моего друга!
— Мне интересно слушать про твоего друга. Но ты мне ничего не рассказываешь.
Бруно застенчиво улыбнулся. Нет, он как раз все хорошо продумал. Сегодня он в первый раз разложил вырезки на виду, потому что уверился, что ни ему, ни Гаю ничего не грозит. Да говори он о Гае хоть четверть часа без остановки, мать все равно скорее всего забудет. А может, даже и нужно, чтобы она забыла.
— Ты все прочла? — он кивнул на постель.
— Нет, не все. Сколько стаканчиков сегодня утром?
— Один.
— Нюхом чую, два.
— Ладно, мам, два.
— Дорогой, ты бы не мог поменьше пить по утрам? Пить по утрам — это конец. Видала я алкоголиков…
— «Алкоголик» звучит паршиво, — Бруно снова заходил кругами. — Я, когда выпью, чувствую себя лучше, ма. Ты же сама говоришь, что я тогда бодрее и ем с аппетитом. Шотландское виски — чистый напиток. Есть такие, кому оно не вредит.
— Ты вчера ночью перепил, и бабушка знает. Ты, милый, не думай, будто она не замечает ничего.
— Прошлую ночь мне не поминай. — Бруно ухмыльнулся и помахал рукой.
— Сэмми придет сегодня утром. Может, ты оденешься, спустишься и посчитаешь нам очки?
— У меня твой Сэмми в печенках сидит.
Она прошла к двери весело, словно ничего не слыхала.
— Обещай, что позагораешь сегодня.
Бруно кивнул, облизывая пересохшие губы. Он не улыбнулся в ответ, а смотрел серьезно, как она закрывает дверь, потому что внезапно накатила какая-то черная пелена — нужно спасаться от неведомой опасности, пока не сделалось слишком поздно. Нужно встретиться с Гаем, пока не поздно! Нужно, пока не поздно, избавиться от отца! Нужно столько сделать! А вовсе не торчать здесь, в бабушкином доме, обставленном, как и собственный их особняк, в стиле Людовика XV, — этот вечный Людовик XV! Но Бруно не знал, куда ему хочется. Ведь вдали от матери он чувствует себя несчастным, разве не так? Он нахмурился, закусив нижнюю губу, но в маленьких серых глазках не появилось никакого выражения. С чего это мать говорит, что не нужно пить по утрам? Пить по утрам как раз нужно больше, чем в другие часы дня. Он согнул плечи и принялся ими вращать. Почему он должен чувствовать себя не в своей тарелке? Вокруг на постели валялись вырезки. Шли недели, а эти идиоты из полиции так ничего о нем и не узнали — только отпечатки следов — но он давно уже выкинул те башмаки! Кутеж, который они с Уилсоном на прошлой неделе устроили в гостинице в Сан-Франциско, — ничто по сравнению с тем, что он закатит, если удастся заполучить Гая и отметить событие. Безупречное убийство! Многие смогли бы совершить безупречное убийство на острове, где сотни две народу толчется вокруг?