Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
— Откуда отправлено письмо?
— С Центрального почтамта. Бумага совершенно обычная. Нельзя сказать ничего определенного.
— Сохрани письмо для меня.
— Разумеется, Гай. И я никому не скажу. Родным, я имею в виду. — Она помолчала. — Но кто-то должен за этим стоять, Гай. Ты ведь в субботу кого-то подозревал, разве нет?
— Нет. — Горло у него сжалось. — Знаешь, после суда такое нередко случается. — Он отдавал себе отчет в том, что сознательно из всех сил старается прикрыть Бруно как можно искуснее, словно Бруно — это он сам, виновный. — Когда мы встретимся, Энн? Можно мне сегодня прийти?
— Видишь ли, я… ну, в общем я звана вместе с мамой
Так оно и пришло на следующее утро, вместе с очередным сценарием Бруно, который заканчивался дружеским предостережением: упоминалось письмо к Энн, обещалось кое-что еще.
22
Гай присел на краешек кровати, закрыл лицо руками, потом медленно отнял ладони. Он чувствовал, как ночь лишает плоти его мысли, искажает их — ночь, темнота, бессоница. И все же в ночи заключалась истина. В ночи к ней приближаешься только по касательной, но она, истина, все одна и та же. Расскажи он Энн то, что было, сочтет ли она его виновным, хотя бы отчасти? Выйдет ли замуж за него? Да как она сможет? Что же он за чудовище, если способен сидеть здесь, в этой комнате, где в нижнем ящике лежат сценарии убийства и пистолет, из которого должно застрелить человека?
В хилых предрассветных сумерках он принялся изучать в зеркале свое лицо. Левый угол рта непревычно поник. Полная нижняя губа поджалась, напряженно вытянулась. Он попытался придать взгляду неколебимую твердость. Но глаза взирали над синеватыми полукружиями как некая часть его существа, ожесточенная обвинением, — словно жертва глядела на палача.
Одеться, выйти погулять или попытаться уснуть? Он бесшумно крался по ковру, подсознательно стараясь не ступать на скрипящую паркетину у кресла. «Через скрипящие ступеньки ты перепрыгнешь на всякий случай, — гласили письма Бруно. — Дверь в комнату отца, ты знаешь, как раз направо. Я все везде обшарил, и нигде не может встретиться никакого препятствия. Найди на плане комнату дворецкого (Херберта). Это единственная живая душа в пределах досягаемости. Там, где в прихожей скрипит паркет, я поставил крестик…» Гай бросился на постель. «Что бы ни случилось, ты не должен выбрасывать «люгер» между домом и железнодорожной станцией».
Гай знал все это назубок — от скрипа кухонной двери до цвета ковра в прихожей.
Если Бруно заставит кого-то другого убить своего отца, здесь, в этих письмах, достаточно против него улик. Гай мог бы отомстить Бруно за все, что тот сделал с ним. Но Бруно использует свой навет, и Гая осудят за убийство Мириам. Нет, нет — это лишь вопрос времени: Бруно сыщет кого-нибудь другого. Стоит еще немножко потерпеть, вынести угрозы Бруно, и все кончится, и можно будет заснуть. Если уж пойти на это, возникла мысль, то не с громоздким «люгером», а с маленьким револьвером — Гай вскочил с постели, изнывая от боли и гнева, испугавшись мысленно произнесенных слов. «Здание для Шоу», — сказал он себе, как бы меняя декорацию, пуская под откос обломки ночи и вживаясь в наступающий день.
«Здание для Шоу. Площадка, заросшая травою до самых задних ступенек, исключая гравий, который трогать нельзя… Три шага — прыжок, два шага — прыжок, шаг пошире наверху. Этот синкопированный ритм ты легко запомнишь».
— Мистер Хейнс!
Гай вздрогнул и порезался. Отложив бритву, двинулся к двери.
— Привет, Гай. Ну что, созрел? — вопросил голос, бесстыдный в эту божью рань, безобразно погрязший в ночной неразберихе. — Хочешь добавки?
— Отцепись от меня.
Бруно расхохотался.
Гай, дрожа, повесил трубку.
Весь день искривился, сломался под этим ударом. Гай отчаянно желал вечером видеть Энн, жаждал отчаянно того мгновения, когда издали углядит ее в том месте, где они договорились встретиться.
Но не менее властно заговорило желание лишить себя этого блага. Чтобы устать, Гай долго гулял по Риверсайду, но спал все равно плохо и видел скверные сны. Все изменится, подумал он, как только Шоу подпишут контракт и можно будет приступить к работе.
Даглас Фреар из компании Шоу по продаже недвижимости позвонил, как и обещал, на следующее утро.
— Мистер Хейнс, — проворковал неспешный, хрипловатый баритон, — мы получили одно весьма странное письмо, касающееся вас.
— Что такое? Какое письмо?
— Касательно вашей жены. Не знаю, может быть, прочесть вам?
— Да, пожалуйста.
— «Уважаемые господа. Без сомнения, вам интересно будет узнать, что Гай Дэниэл Хейнс, чья жена была убита в июне прошлого года, сыграл в этом деле более значительную роль, нежели то известно следствию. Сведения исходят от компетентного лица, которое также располагает информацией о том, что вскоре будет назначено дополнительное следствие, где и будет обнаружено подлинное участие Хейнса в преступлении», Уверен, мистер Хейнс, что письмо облыжное. Но вы, думаю, должны о нем знать.
Конечно. — Майерс в своем углу склонился над чертежной доскою столь же невозмутимо, как и в любое утро из дней недели.
— Кажется, я что-то слышал о прошлогодней — гм — трагедии. Ведь о дополнительном следствии вопрос не стоит, не так ли?
— Разумеется, нет. То есть я во всяком случае ничего не слышал. — Гай проклинал охватившее его смятение. Мистер Фреар только хотел знать, освободил ли Гай время для работы.
— Мне очень жаль, мистер Хейнс, но мы еще ничего не решили окончательно.
Компания Шоу по продаже недвижимости дожидалась следующего утра, чтобы сообщить, что их не вполне устраивают его эскизы. Честно говоря, их заинтересовал проект другого архитектора.
Как Бруно разузнал насчет этого здания, изумлялся Гай. Но путей ведь сколько угодно. Может быть, что-то промелькнуло в прессе — а Бруно старательно следил за всеми новостями архитектуры — или же Бруно позвонил, зная, что Гая нет в офисе, и Майерс случайно проболтался. Гай снова взглянул на Майерса: интересно, говорил ли он когда-нибудь по телефону с Бруно? Сама возможность отдавала чем-то потусторонним.
Теперь, когда заказ ушел из рук, Гай начал раздумывать, чего он вместе с этим зданием лишился. Теперь не будет свободных денег, на которые он рассчитывал к лету. Не будет престижа в глазах семьи Фолкнеров. Но ему ни разу не пришло в голову, что у истоков его страданий, наряду со всем прочим, стоит неповторимая обида творца, видящего, как создание обращается в пустоту.
Пройдет время — и Бруно сообщит очередному клиенту, потом следующему и так далее. Исполнялась его угроза разрушить карьеру Гая. А жизнь с Энн? Гая пронзила боль при одной мысли о девушке. Казалось, он на долгие дни забывал, что вообще любит ее. Что-то случилось между ними, а что именно — сказать невозможно. Гай чувствовал одно: Бруно разрушает в нем силу любить. Всякая мелочь глубоко ранила — начиная с того, что он потерял свои лучшие туфли, запамятовав, в какую мастерскую отнес их чинить, и кончая домом в Элтоне, который казался уже несоразмерно большим для них с Энн: они теперь вряд ли смогут чем-то его заполнить.