Чудом рожденный
Шрифт:
— Я не позволю срывать вопрос государственного значения! Не позволю мельчить, раздроблять…
— А ты кто такой?
— Давай, Атабаев! Кто не хочет слушать, может уходить!
Покуда шумел народ, Атабаев, уже оправившись от волнения, оглядывал зал. Он заметил, что толстые люди в новых халатах негодуют, ему показалось, что в дальних рядах сидит и Джепбар-Хораз и, кажется, подбивает выступить своего соседа. Солдатские шинели настроены явно в пользу Кайгысыза. Это подбодрило. Он потянулся, развел руки в стороны, и юркий офицер легко скатился с трибуны. Снова поднялся шум.
— Хулиганство!
— Плевок в лицо власти!
— Не знаем мы твоей власти!..
— Познакомишься в участке!
— Руки коротки!..
Люди вскочили с мест. Спорили, жестикулировали, казалось, дело вот-вот дойдет до потасовки. С помощью Кайгысыза председательствующий с трудом установил тишину.
— Ничтожное количество продуктов, которое мы получаем, — твёрдо продолжал Атабаев, — попадает в руки спекулянтов. А ведь если бы их справедливо распределяли, было бы народу куда легче. Мое предложение — создать продовольственный комитет! Пусть он ведает распределением.
— Вот молодец! — крикнул кто-то в зале.
— Чепуха!
— Народ за Атабаева!
— Это ложь!
Перекрикивая шум, Атабаев сказал:
— Предлагаю поставить на голосование мое предложение!
Председатель беспомощно оглянулся и, не найдя поддержки у растерявшихся единомышленников, провозгласил:
— Кто за предложение — поднимите руки!
Точно густая поросль камыша поднялась в зале.
— Опустите. Кто против?
Поднявшихся рук было немного. Не больше, чем зубов во рту старика.
— А теперь надо выбрать членов продовольственного комитета и председателя, — сказал Атабаев и покинул трибуну.
Его место тотчас же занял Джепбар-Хораз.
— Люди! — прокричал он, размахивая руками. — В нашем уезде только один человек достоин быть председателем комитета. Честный и справедливый Кайгысыз Атабаез!
Гром аплодисментов заглушил его слова.
Уходя с собрания, тедженский дехканин сказал марыйскому:
— Все как будто хорошо, но я не знаю, кто такой Кайгысыз Атабаев.
— Служит маленьким чиновником в банке. Баев не любит. Помогает получать ссуды нашему брату — бедняку.
— Зачем же он понадобился Джепбар-Хоразу? У Джепбара дурная слава.
— Зачем нужна ширма тому, кто гол?
— Говорят, что Атабаев никому не позволит съесть «чужую долю.
— Он сам не возьмет крупинку чужой соли.
— А ты почем знаешь?
— Когда я получил в банке ссуду, сунул Атабаеву рупию. Купи, мол, себе халвы. Он с кулаками на меня полез. Я, говорит, не нищий и не взяточник. Вы, говорит, сами учите чиновников брать взятки.
— Может, ты мало дал?
— Говорят, Джепбар-Хораз предлагал пять тысяч рупий.
— Неужели не взял?
— Чуть не задушил и выгнал из дома.
Тедженец удовлетворенно улыбнулся и надвинул тель-пек на лоб.
— Тогда хорошо!
События одного дня
К осени продовольственные управы создали ужасающую неразбериху, и Кайгысыз Атабаев, осунувшись от бессонного кружения по аулам, от бесконечных митингов и заседаний, мрачнел еще больше от того, что с каждым днем убеждался: чиновники неспроста запутали дело с выдачей продовольственных карточек. Они добиваются озлобления людей против Советов. Жулики и саботажники в фуражках с царскими кокардами мутят народ.
Политика! Всюду подлая вражеская политика, и даже там, когда речь идет об открытии детского приюта на окраине Мерва.
Какая тяжелая ноша — кормить уезд и город! Уже С прошлого года военная разруха подорвала все связи Туркестана с Россией. Кончился подвоз хлеба из русских губерний. Средняя Азия должна была существовать на подножном корму. Вот когда сказались последствия колониальной политики прошлых лет; в погоне за бешеными прибылями российский капитал почти все пшеничные поля от Ташкента до Асхабада занял под посевы. хлопка. А кому теперь нужен хлопок? От бескормицы а кочевых аулах гибнут стада верблюдов и овец… и кто накормит дехканина? В городе можно установить паек, хотя бы четвертушку — четверть фунта хлеба на человека. А вот как прокормить аулы?
Председатель продовольственного комитета метался по городу. Ночью на телефонной станции дожидался вызова из Ташкента, чтобы требовать подачу вагонов с хлебом. Утром шел с рабочими и солдатами производить массовые обыски в магазинах, на складах, на квартирах своих вчерашних знакомых купцов — из тех, с кем прежде встречался в чайхане «Елбарслы».
Нет больше чайханы «Елбарслы». Атабаев открыл в ней столовую с бесплатными обедами для голодающих.
Где-то, говорят, откопали рис в яме на байском дворе — надо спешить туда! На кожевенном заводе русский управляющий — старая контра — уволил сразу пятерых туркмен, лишил их продкарточек; а там в двух семьях дети умирают от сыпняка. И Атабаев спешил на завод с представителями Совета. С винтовками не расстаются, потому что прямо из рабочего барака хотят отправиться в аул реквизировать хлеб у крупного мервского мукомола. Он спрятал хлеб в ауле, а сам ходит по городу и торгует ворованными карточками.
На станции, говорят, самосудом убили спекулянта, который приехал из Дербента и привез масло по диким ценам. Торгаш совсем потерял голову: требовал золота, драгоценности у голодных аульных женщин…
Кайгысыз Атабаев качался от голода и усталости. Пожилой русский солдат, точно отец ребенка, поддерживал его, когда он обходил три вагона с хлебом, пришедшие впервые за два месяца.
Хорошо. На два дня Мерв обеспечен хлебом… А чай? А соль? А махорка? А мыло?..
В ту зиму он жил у русской женщины Даши. Атабаев нужен был десяткам тысяч людей — всему уезду. Он кипел, действовал. Но когда вваливался в теплую комнатку с низким потолком, Даша снимала с него сапоги, потому что у него не было сил, чтобы разуться. И он засыпал в одну минуту. Она подкладывала ему под голову подушку и проводила мягкой, доброй своей ладонью по его черному от усталости и пыли лицу.
Он был нужен десяткам тысяч голодных людей. Нужен был и Даше…
Только кормил он ее плохо. Не было толку от этого крупного начальника. А еще говорят туркмены: «Кто держит мед, у того и пальцы сладкие». Он приносил Даше свою зарплату, но что можно было купить на нее? Кочан капусты? Даша стирала и гладила его рубашки, знала им счет: две сатиновые и еще какая-то местная, не разбери-поймешь. А костюм? Он до того обтрепался, что русская соседка, моргая хитрыми глазами, не раз говорила Даше: