Чудом рожденный
Шрифт:
Кайгысыз озирается — где же проклятый мелок? Он ищет его на полу, на гривке доски, на подоконнике, даже на потолке, где прилипли только сонные мухи. Нету мелка. Учитель смешно пожимает плечами:
— Ты его съел?
Мальчишка краснеет до ушей. Ему хочется крикнуть обидчику: «Даже корчась от голода, я пальца не протяну к чужому добру!.» Но он не смеет пререкаться.
Остроглазый парень с хитрым лицом, сидящий в первом ряду, кричит:
— Проверьте его карманы, господин учитель! Проверьте карманы!
Азербайджанец, точно фокусник на базаре, медленно тащит мелок из кармана мальчишки, долго держит его на ладони и вопросительно оглядывает класс. Так он развлекается, так ему не скучно жить в этом забытом аллахом Теджене. И дети, озоруя и визжа от восторга, хохочут.
— У Атабаева голодные карманы!
— Берегите карандаши и бумагу!
— Господин учитель, господин…
Кайгысыз прижимает кулаки к груди и вдруг сломя голову бросается к двери.
— Стой! Стой, сынок!
Но мальчик ничего не слышит. Он во весь дух мчится по школьному двору, и узкой тропой — на берег. И по кустам туранги — дальше, дальше. Только бы уйти подальше, куда глаза глядят… Если бы его кто-нибудь спросил, куда он бежит, он бы ответил: «Домой!»
Задохнувшись, Кайгысыз, наконец, останавливается, смотрит назад. Он убежал так далеко, что с трудом может разглядеть серое железо школьной крыши. Пора подумать, что делать дальше. Если так бежать, не разбирая дороги, можно, наверно, оказаться не в родном ауле, а в Серахсе. А как понять, где дорога домой? Но даже если и напасть на верный путь, в кармане — ни куска хлеба. Когда везли его в Теджен, то на верблюде добирались больше суток. Идти пешком? Тобой поужинают волки. А может волки не так уж страшны?.. Нужно идти домой. Только отдохнуть немного.
Там, где стоит Кайгысыз, спускается тропинка к воде. На песке лежит вверх дном рассохшаяся лодка. Мальчик сбежал к ней и присел на ее днище. После бега в ушах гудит, кругом — ни души. Ветер не шелохнет листьев туранги. Сильно припекает солнце.
Никогда Кайгысызу не было так тяжело. Хотя позади остались нищета и сиротство, но до сих пор еще не приходилось решать самому свою судьбу. Непривычное раздумье кажется мучительным. Все для него непривычно: и городские запахи, и скрип колес арбы на дороге, и чистота и порядок в школе. Аул все время вспоминается, неотступно тянет к себе. И чаще всего возникают в памяти товарищи детских игр. Даже сын мельника, заносчивый, толстогубый, представляется теперь родным и добродушным.
Что же делать? Конечно, правильно говорил Нобат-ага: «Кобель от беготни не станет гончей, — раб от ученья не станет кази». Отец, прозванный сердаром, не умел расписываться и прикладывал к бумаге именную печатку. Были ли в его роду, да и во всем ауле, ученые люди? Да к тому же учившиеся в русско-туркменской школе? Какой толмач получится из парня, рисующего вместо буквы щипцы? Учитель прав: он сердился за дело. Сегодня он только поворчал, но завтра скажет: «Убирайся-ка!.. Не выйдет из тебя толмача!» И как тогда будет дразнить толстогубый! Хотя Нобат-ага говорит: «Заблудиться не страшно, лишь бы отыскать дорогу назад…» Да, самое лучшее искать дорогу назад…
Кайгысыз поднимает голову, смотрит в воду. Прозрачная, почти стоячая, она отражает в себе гладкое, с легким румянцем, смуглое лицо, горячие карие глаза, коротко стриженные черные волосы… Нет, он уже не похож на подпаска, сидевшего на пеньке у запруды! А как мало времени прошло — всего две недели! Что же делать? Если бросить школу, стянут с тебя эту одежонку, а на брата, чего доброго, наложат штраф. И снова придется в лохмотьях бегать за коровами, выслушивая хозяйскую брань…
Куда же тебе идти, Кайгысыз Атабаев, земляк мой, на этом первом в твоей жизни распутье?! И сколько впереди таких развилок на твоем пути!
Он хочет подняться, чтобы искать дорогу в аул, ко видит, что его ищут двое: остроглазый первоклассник и коротышка с бритой головой. Как удрать от них? Спрятаться в зарослях? Найдут по следу. Бежать? Увидят. Подумав немного, Кайгысыз приподнимает борт лодки и забирается под нее. Там сыро и прохладно. И тяжело раздуваясь, пучит глаза лягушка.
— Кайгысыз! Кайгысыз, хэ-ав!
Мальчишка не подает голоса.
— Куда же он мог уйти?
— Подался на тот берег!..
— Давай-ка присядем и отдохнем.
— Но если вернемся без него, что скажет учитель?
— За что нас ругать? Разве мы виноваты, что он сбежал?
— Тоска одолела, вот и сбежал…
— Может это я, а не ты сказал, чтобы проверили его карманы? — ехидно спрашивает парень над головой Кайгысыза, и он догадывается, что это тот, коротенький.
— Я же не по злобе, — отзывается остроглазый.
— Раз такой жалостливый, мог бы потихоньку вытащить у него мел из кармана или показать, как пишут букву.
— Ты считаешь меня его врагом?
— Может и не врагом, но…
— Если по правде, то у меня сердце болит за него. Жалко…
— Сердце болит, а слова дразнят!
— Хочешь, чтоб я поклялся?
— На месте Атабаева я бы тоже сбежал, не вынес такого позора!
Кайгысыз слушает, не шелохнувшись. Минуту назад он не мог бы представить, что ребята так сочувствуют ему. «А они — ничего, вроде наших аульских», — думает он и вдруг громко чихает.
И вот они идут по городу втроем — ведь Атабаеву не вырваться из их объятий, одному не справиться с двумя, — короткая борьба закончилась долгим миром.
Мудрость базарного балагура
Город! Город Теджен! Какой ты помнишься мне в те давние годы… Базар…
Все улочки бегут к базару. Сколько лавок, лавчонок — товары навалены чуть не до крыши, Шелка для халатов — зеленые, малиновые, синие… Легкие, как паутина, ткани для женских уборов в плывущих фиолетовых, розовых, белых кругах… Медные чайники и узкогорлые кувшины отливают на солнце красным золотом… Шелковым блеском посверкивают черные и серые каракулевые шкурки — их растягивают смуглыми руками, гладят ладонью, дуют на них против ворса… Посуда из поливной глины, — она светло-желтая, как ко-ровье масло. Черно-красные бархатистые ковры… Толпа тянется вдоль прилавков, а за прилавками — персы с рыжими крашеными ногтями; сизощекие, синекудрые армяне; хивинцы в темно-коричневых полосатых халатах и огромных шапках из черных бараньих шкур… И скрипят, скрипят арбы, орут ослы, распевно кричат водоносы… Странствующие торговцы сваливают в лавки тюки с козьим пухом, кожаные бурдюки для вина.