Чудом рожденный
Шрифт:
Все молчали.
— Если есть жалобы, не надо стесняться.
Почтенный председатель сельсовета, наконец, заговорил:
— В нашем ауле только двое остались недовольны своим наделом.
— Нечестно, что ли, вели жеребьевку?
— Ни у кого нет таких подозрений.
— В чем же дело?
— Участок хороший, а люди недовольны.
— Говорят, у кого удача, тот не плачет. Я что-то не пойму, что у вас происходит?
Председатель подтолкнул вперед сырого бледного человека с выпяченной нижней губой, туповатыми глазами.
— Иди, Лоллук. Объясни сам, в чем дело.
Растерявшийся Лоллук забормотал:
— Мы ведь простые люди… Сам знаешь. Разве мы достойны этой земли?
— А разве есть на свете что-нибудь достойнее труда человека?
— Но ведь нам достался сад ахуна!
— И ахуну он не с неба свалился! Кто-то дал, а кто-то и отберет.
— Вы, конечно, высокие люди, но…
— Ты, товарищ, не мерь меня по росту.
— Я о твоей власти говорю.
— Брось, Лоллук! Я не ага, ты не слуга. Поговорим, как крестьяне. Может быть, не согласен сын ахуна, чтобы ты взял землю его отца?
— Что вы! Абдыразак уговаривает, чтобы я поставил кибитку прямо посреди сада.
— Ничего не понимаю.
Чуть не плача, Лоллук подтолкнул вперед своего брата.
— Ты похитрее, Тархан. Расскажи, как мы думаем.
Недовольно подмигивая глазами, редкобородый, с длинным крючковатым носом, Тархан вышел вперед и, обиженно отвернувшись от председателя Совнаркома, забормотал:
— А что тут болтать? Святое урочище, вот и весь сказ!
— До сих пор я думал, что святым называют то урочище, где слепые просят зрения, а бездетные — сыновей, — сказал Кайгысыз.
— Может, оно и так, но мы не осмелимся ворошить эту землю лопатой, — ответил Тархан.
— Много ли пота пролил твой отец на эту землю? — спросил Атабаев Абдыразака, который нарочно стоял в стороне, чтобы не смущать людей.
— Если не считать подливки от жирного плова и сочного мяса… — Абдыразак вдруг вспылил. — Я плюнул на эту землю и ушел, потому что грязнее она собачьего помета! Видно, им тоже противна эта грязь,
— Закрой свой нечестный рот, Абдыразак? — крикнул Лоллук. — Эта земля чище снега, на ней можно читать намаз!
— Да разве не ваш отец сделал ее такой, разве не вы с ним вместе выхаживали каждое деревцо в этом саду?
— Это и без тебя все знают.
— Так что же вы топчетесь тут, как кобели, не умеющие совершить… омовения!
— Мы свое сказали.
Поняв, что уговорами ничего не добьешься, Атабаев решил повернуть дело покруче.
— Значит, вы предлагаете провести новую жеребьевку?
— Ай, нет! Язык не повернется такое сказать!
— Может, хотите, чтобы вас переселили в Теджен или Туркмен-Кала?
— Отсюда смогут увезти только наши трупы.
— Что же нам делать?
— Как вы не можете понять, что это не простая земля? — вдруг завопил кроткий Лоллук. — Это священный сад! Каждого листика касались руки ахуна!
Атабаев кивнул председателю сельсовета.
— Пришлите сюда- десяток молодцов с пилами и топорами, пусть до рассвета спилят священный сад. Расходы — на мою шею! А дрова разделите поровну.
— Эй, товарищ Кайгысыз, эй, товарищ! — замахал руками быстрый старичок, вырвавшись из толпы.
— Говори, ага, говори.
— Вон там, на северной стороне аула, есть две доли — моя и сына. Пусть Лоллук и Тархан живут там, а мы будем здесь. Между мной и богом есть ишачок и ишачонок, — даю их в придачу! У них, у этих братьев, зубы слабые, чтобы грызть яблоки из этого сада. Ай, яблоки, как щеки молодухи! А мне эти яблоки в самую пору!
Тархан подскочил, ткнул пальцем в грудь старичка.
— Ты, брат, Гытды, не крутись под ногами! Пока по мне не прочитали заупокойную, ни тебе, ни твоей старухе не сыпать золы на эту землю! Ступай и прикажи своему ишаку кричать на старом месте! Ей богу, верно говорит Абдыразак — ведь мы сами сделали эту землю землей, этот сад — садом! Не знаю, как брат, а я не сойду с этого места, если даже Абдыразак придет сюда с саблей!
Лоллук стал рядом с братом.
— Если Тархан согласен, я уцеплюсь за эти деревья обеими руками.
— Товарищ председатель, — торжественно сказал Тархан, — мы принимаем свой жребий и прикладываем свои пальцы под решением комиссии.
— Я и раньше знал, что дело этим кончится, — улыбнулся председатель сельсовета, — зачем же было заставлять людей с вами возиться?
— Товарищ Кайгысыз, пусть земля разверзнется, чтобы мы провалились от стыда за все хлопоты, которые вам причинили. Простите нас, темные мы люди, — сказал Лоллук. — Нас еще за руку надо водить…
Не прошло и минуты, как на сход прибежали дети упрямых братьев с полными корзинами и стали бросать яблоки в толпу.
— Всем… спасибо!.. — кричали они.
Прошение на своё имя
Память… Удивительная это вещь — наша память. Странно и непонятно, в неожиданные минуты, — и когда совсем не ждешь, — выбрасывает она из-под крыши повседневных забот и дел свои огненные языки — и тогда пожар!
Так бывало теперь все чаще и чаще, и председатель Совнаркома союзной республики не мог понять, почему и откуда, — если голова занята день и ночь государственными вопросами, если сотни людей ищут твоего совета, ждут встречи с тобой, — почему и откуда врываются в твою голову самые неожиданные воспоминания, и ты остаешься с ними, — пусть всего лишь одну, две минуты, — наедине, один на один? Разве ты одинок, чтобы предаваться воспоминаниям?
А жизнь Атабаева с тех пор, как он возглавил правительство своего народа, стала очень напряженной, вместила в себя множество приключений ума, сердца, воли, события бежали чередой: поездки, заседания, встречи — и все неотложные. И впечатления каждого дня — не разберёшь сразу. То радостные, то мрачные: так от одной овцы рождаются и белые и черные ягнята.
Где только не видели теперь председателя Совнаркома. С молодой энергией он успевал быть повсюду. За год он побывал и в Кизыл-Арвате, куда отговаривал его когда-то ехать искать работу такой же, как он сам, безработный горемыка… Теперь там строили завод и нужно было повидаться с рабочим коллективом. Он побывал и в Безмеине, и в Красноводске, а однажды заехал в Нохур, и после делового дня вечером побывал возле школы, построенной страдальцем Мухаммедкули… Та же столетняя чинара, что с ней сделается — осеняла школьную кровлю. Атабаев разглядел даже и старый срез на стволе — от той ветви, из-за которой погиб его друг. Может быть, он-то и был бы сегодня председателем Совнаркома. Сколько безвестных борцов по всей стране погибло, не дождавшись своего времени, не зная о своем предназначении…