Чудовища были добры ко мне
Шрифт:
— К вам лекарь, сир.
— Ты! Коновал! Ты уже лишил принца ноги?!
— Я снял повязки, — лекарь весь дрожал. — Я только снял повязки, ваше величество…
— Бездельник!
— Нога… нога его высочества…
— Режь, мерзавец! Что ж ты тянешь время?!
— Нога принца здорова. Я не стану резать здоровую ногу…
— Если ты лжешь нам…
— Разве бы я осмелился? Принц бодрствует, вы можете взглянуть сами, ваше…
— Амброз! Мы идем к нашему сыну! К нашему здоровому сыну…
— Принц Альберт, — лекарь пятился назад. — Он…
— Что он?
— Он ничего не помнит, ваше величество…
— Совсем? Твой мак отшиб
— Хвала светлой Иштар! Разум принца ясен, как летний день. Он всего лишь не помнит, что ездил на охоту. Полагает, что лег спать за полночь, и встал не на рассвете, как хотел, а к обеду. Бранится, что его забыли разбудить. Также иные повреждения принца…
Лекарь собрался с духом:
— Царапины, ваше величество. Ссадины. Ушибы и синяки. Все повреждения исчезли, ваше величество. Если бы я не знал правды, я бы решил, что его высочество и впрямь никогда не ездил на эту проклятую охоту…
5.
— Дорогу! — кричал глашатай. — Дорогу королевскому магу!
Верхом на гнедом жеребце, в ало-зеленых одеждах, в плаще до пят, на котором гарцевал вышитый серебром единорог, глашатай был прекрасен. Подбоченясь, он кидал взоры по сторонам и подмигивал красоткам, не делая различий между купчихой и служанкой — была б смазлива и пышногруда. Жеребец вел себя подстать всаднику. Он фыркал, выгибал лебединую шею и призывно ржал, завидя у коновязи скучающую кобылу.
— Дорогу королевскому магу!
Следом за глашатаем четверка носильщиков тащила роскошный портшез. Вскинув жерди на плечи, носильщики придерживали их одной рукой. Второй они держались за витые шнуры, натянутые от края жердей к гнутым ножкам портшеза, смягчая качку. Обучены носить трепетных дам и дряхлых советников, которые чуть что, так блевать, детины шагали в ногу, выпрямив спины и чуть прогнувшись в пояснице. В длиннополых кафтанах на меху, в шляпах-треуголках, натянутых по самые брови, носильщики обильно потели. Сбить их с шага не смогло бы и землетрясение. Даже зимний, коварный лед, что с рассвета намерз на булыжник мостовой, был им нипочем. Зубчатые скобы, укрепленные на сапогах в три ряда, скребли по льду, позволяя носильщикам не опасаться за драгоценную ношу.
Когда платишь головой за случайную оплошность — предусмотрительность делается второй натурой.
— Дорогу…
Погода наладилась. Солнце, садясь на западе, ласкало Тер-Тесет, словно любовницу, утомленную долгим экстазом. Лучи-пальцы трогали зубцы крепостных башен, щекотали волноломы гавани; тайком забирались в темные щели переулков. Сокровища, принесенные в город метелью, были вывалены напоказ — искры и блестки, и веселое сверканье. Снег, хрусткий, как разлом яблока; воздух, душистый, как волосы невинной девицы. Среди всего этого великолепия, гордясь собой, плыл портшез — бархат, золото, резьба — и в его сердцевине, темней темного, плотно задернув занавески, скорчившись младенцем в утробе матери, дрожал от страха королевский маг Амброз Держидерево.
Поднеся руку к лицу, он изучал ноготь на левом мизинце.
Руки Амброз холил и лелеял. Ногти он подкрашивал бледным лаком, внимательно следя, чтобы они были одинаковой длины. Если бы ноготь на мизинце сломался, Амброз ощутил бы досаду, но не увидел бы особой беды. В омерзительной тьме, что царила в опочивальне принца, впору было сломать шею — и хвала Митре, если дело обошлось ногтем! Но нет, ноготь был цел, и даже стал длиннее обычного. Не сильно, как говорится, на маковое
— Перестань! — не сдержавшись, выкрикнул он.
Снаружи прислушались носильщики. Господину приспичило выйти? Нет, можно шагать дальше. Глашатай и вовсе не обратил внимания. Его дело — горланить да красоваться, привлекая народ к человеку в портшезе. Если во дворец чародей примчался, как был — в скромной робе, накинув шубу из чернобурой лисы, верхом на сменной лошади гонца — то обратно король повелел доставить «великолепного Амброза» со всем мыслимым почетом, едва ли не силой вынудив упрямца принять роскошные одежды, подаренные его величеством.
— Дорогу королевскому магу!
— Глупости, — бормотал Амброз, морщась от воплей глашатая. Громкие звуки сейчас раздражали мага, как никогда. Будь его воля, он бы вырезал языки всем, отсюда до Шаннурана. — Ерунда! Я устал… Дергаюсь по пустякам. Хорошо, она излечила мальчишку. Это ничего не значит! Янтарь в диадеме? Даже если оправа диадемы — та самая, от Ока Митры… даже если янтарь — из грота…
«Это опасно, — подсказала память голосом Циклопа. — Искушенным в магии, пропитанным ею насквозь, нельзя стоять рядом, когда Око Митры обращает камень в камень. Только больной и лекарь…»
— Она не превращала камень в камень! Она спасла ногу принцу…
«Я говорил, и повторю: это опасно. Чумная крыса не знает, почему город опустел. Не знает, почему люди корчатся в муках. Вот и я не понимаю до конца, что превратило Инес в чудовище, а позже — в мертвеца. Я лишь раскаиваюсь в содеянном…»
— Ты — слуга! Жалкий слуга! Сивилла — всего лишь сивилла! Дар пророчества — случайная прихоть судьбы. Так пес рождается с нюхом, а змея — с ядом. Может ли это сравниться с заслугами кропотливого обучения? Я — любимый ученик Н’Ганги Шутника! Двадцать лет я провел в сердце джунглей, при храме веселого бога Шамбеже. И не было среди жрецов никого сильнее меня! Я — Амброз Держидерево! Чем мне могут повредить ваши жалкие потуги? Будьте вы прокляты…
В бешенстве он сунул палец в рот — и откусил ноготь мизинца. Мотнул головой; вздрогнул от боли, когда ноготь оторвался от нежной плоти, окружавшей его. Еле заметная капелька крови выступила на пальце, возле противного заусенца. Амброз сплюнул себе под ноги. Палец саднило; казалось, раздражение собственной слабостью трансформировалось в крохотную язву.
— Разве вы маги? — спросил Амброз, словно Циклоп с Эльзой сидели напротив и могли ответить. — Вы — жалкие черви. В силах ли вы управиться с элементалями? Составить заклинание? Проникнуть в смысл рун? Вам ли справиться с демоном? Вызвать чудовище былых эпох и взлететь на нем к луне? Все, что можете вы, я сделаю стократ лучше. Все, чем вы пользуетесь наугад, станет моим знанием. Я выжму вас досуха, как хозяйка выжимает в чашку спелый лимон…