Чудовища были добры ко мне
Шрифт:
— Ваше величество?
В дверях стоял принц Ринальдо. Стройный, высокий, в роскошном камзоле. Утеха дам и гроза мужей. Славный малыш, подумал король. Я сделал Терезе роскошное дитя. Жаль, Тереза не дожила…
— Отец? — затворив за собой дверь, принц улыбнулся. — С вами все в порядке?
Король посмотрел на сына — и все понял.
«Рановато, — подумал он. — А впрочем… Что, лучше, когда это случается поздно? Когда у тебя выпали все зубы? Когда брюхо принимает лишь овсяную кашицу, жидкую, как душа советника? Мальчик вырос, стал совсем большой…»
— Как? — спросил Фернандес.
Принц Ринальдо
— На пиру? — настаивал Фернандес. — Я ел то же, что и все. Мой виночерпий отпивал из моего кубка. Маринованные сливы? Их подали только мне…
Улыбка принца стала шире.
— Кто? — уточнил король.
— Шут, — признался Ринальдо. — Ваш милый дружок Попрыгун. Помните, он изображал вашу собаку. Грызся с псами за объедки. Вы как раз изволили кушать свиной окорок, ваше величество. Попрыгун облизывал ваши жирные пальцы. Вы хохотали. А потом продолжили трудиться над окороком. Вы всегда едите руками, отец. Мать пыталась привить вам хорошие манеры, но не преуспела.
Принц развел руками и исправился:
— Вы всегда ели руками. Я имею в виду, при жизни. Яд был во рту шута. На его языке. Это снадобье действует не сразу. Мои люди еще успели вывести беднягу из зала. Мир его колпаку…
— Верный Попрыгун, — король вздохнул. — Он был со мной в изгнании. Не отходил ни на шаг. Стирал мои подштанники. Веселил в часы уныния. Как тебе удалось подбить его на грязное дело? Мне казалось, он скорее даст разрубить себя на тысячу частей…
Онемение, сжевав колени, взялось за ляжки.
— Вы и не представляете, ваше величество, как легко поддается уговорам человек, у которого две юные дочери! Старшая, кстати, скоро выйдет замуж. Сразу после траура по вам, отец. Муж знатен и пригож, всем на зависть. Младшая, карлица, отправится в обитель, к святым сестрам. Попрыгун бесился от одной мысли, что она стала шутихой. А вы, помнится, настаивали. Вас смешила ее походка.
— Значит, яд? Я убил твоего деда на поединке. Мы дрались топорами.
— Вы — великий воин. С топором в руках у меня не было никаких шансов. Вы нашинковали бы меня, как капусту, и поставили кваситься в бочонке, с клюквой. Ваш отец, а мой дед был таким же. Кстати, всегда хотел спросить… Как умер мой прадед, Эвенбер IV? Тоже от топора?
— Твой прадед утонул. Купался за мысом Бурь…
— Утонул? Я полагаю, в шторм?
— Меня там не было. Но люди говорили о чудесной, безветренной погоде.
— Как же ему это удалось?
— Трудно выплыть, если тебя придерживают снизу за ноги. Знаешь, сколько времени может пробыть под водой опытный ныряльщик? Охотник за жемчугом? Твой дед нанял троих, чтоб наверняка.
— Минуту? — предположил принц. — Две?
Фернандес расхохотался.
— Больше?
— Неважно. Главное, что твой прадед стал утопленником. На его саркофаге изображены раковины-жемчужницы. Что ты велишь изобразить на моем саркофаге?
— А что бы вы хотели, отец? Я весь внимание.
— Кусок окорока в жирных руках. И шутовской колпак.
— Будет исполнено, — кивнул Ринальдо.
— Ты не боишься, что я кликну охрану? У меня еще достанет сил…
— Ваш начальник охраны ждет в коридоре. Он не войдет без моего приказа.
Нельзя сказать, что это удивило Фернандеса. Если
— У шута были две дочери. Что нашлось для уговоров у моего честного Харальда?
— Вы сами сказали, отец. Честь. Если бы я просто хотел занять ваше место на троне, Харальд стал бы первым моим врагом. Он бился с вами плечом к плечу. Трижды был ранен, закрывая вас от неприятеля. Но вы перешли межу, и Харальд склонился к моим речам.
— Какую межу? Я мало плачу телохранителям?
— В этом ваша суть. Деньги, топор, окорок. Остального вы не замечаете.
— Зато ты глазаст. Говори, я еще способен тебя выслушать.
— Почему вы не уничтожили Янтарный грот, отец? Сразу, как только вам донесли о находке сивилл? Или позже, когда стало ясно, что грот делает с людьми? Это ведь так несложно! Послать землекопов: копнуть там, подрыть здесь… И завалить проклятую дыру на веки вечные!
— Зачем?
«Он сумасшедший! — мелькнула мысль. — Жаль оставлять трон безумцу…» Дышать становилось все труднее. В глазах заплясали радужные пятна. Вялыми руками Фернандес начал расстегивать крючки камзола на животе. На это сил хватило. Вся жизнь сосредоточилась в простых движениях: нащупать крючок, вытащить из петли. Если расстегнуть все, станет легче. Нет, не станет. Ладно, для похорон все равно переоденут.
— Во что вы превратили город, отец? Говорят, с возрастом люди становятся дальнозоркими. Вас же одолела близорукость! Знаете, на что вы посягнули, разрешив существование Янтарного грота?
— На что же?
— На слово «калека»! Известна ли вам сила этого слова? Оно ободряет тех, кто здоров. Голодные, нищие, безвестные — люди видят калеку, и понимают, что им есть, за что благодарить судьбу. Что они лучше! Кидая милостыньку безногому, одаряя грошиком увечного, мы не покупаем милость богов. Мы покупаем чувство самоуважения. Дорогой товар по дешевой цене! Вы же отняли гордость у здорового человека. Взамен вы подарили ему унижение.
— Кому? Что ты мелешь!
— Беднякам, у кого нет денег на Янтарный грот; богачам, чьи годы не позволяют воспользоваться Янтарным гротом. Мало того, вы отняли славу у человека мастеровитого. Ваши телохранители завидуют Слепцу Йошке. Незрячий, он нашинкует пятерых гвардейцев раньше, чем они схватятся за мечи. Ваши советники слышать не желают о Сэмюеле Глухаре. Сэм ничего не забывает. Он сводит концы с концами стократ ловчей умелой швеи. Как признать свое ничтожество в сравнении с глухим уродом? Обычный человек стал считать себя калекой, ваше величество. Мы в начале пути, ведущего в пропасть.
— Ты преувеличиваешь.
— В городе полно изменников. Они отбивают хлеб у ваших верноподданных. Если не остановить это, мир перевернется. Вам пора умереть, отец. А для меня пришло время исправить ваши ошибки.
— Каким образом?
Принц встал у окна. Метель улеглась, ночь полыхала серебром. Дворец стоял на холме, моря отсюда видно не было. Зато хорошо просматривался берег реки, закованной в ледяную броню. Голые, черные от холода ивы — старухи-нищенки — мерзли на кручах. Лед отсвечивал синевой, как добрый клинок. На том берегу начиналось поле — чистый лист, готовый к любым письменам. Зайцы и вороны, одинокий всадник… «Пишите, что хотите, друзья мои, — подумал король. — Поземка сгладит. Прощайте, ждите лета…»