Чудовище должно умереть. Личная рана
Шрифт:
— Да, само по себе оно весьма ненадежно, но его подкрепляют два факта: во-первых, у Этель Рэттери была возможность отравить лекарство — ведь в субботу днем в доме оставались только она и Вайолет, пока Джордж не вернулся с реки, — и во-вторых, мы знаем — и она знала! — о связи Джорджа и Роуды.
— Как вы до этого докопались?
— Мы знаем, что она пригласила Карфакса прийти к ней днем, чтобы умолять его устранить Роуду и предотвратить скандал. Она страшно разозлилась, когда Карфакс заявил, что намерен развестись с Роудой, если она этого захочет. Далее предположим, что это была последняя просьба старой леди: допустим, она уже решила, что, если ее просьба не возымеет результата, она скорее убьет Джорджа, чем
— Признаюсь, я думал об этом. Но здесь есть два ужасных пробела.
— А именно?
— Первое. Убивают ли матери сыновей ради спасения чести семьи? Это слишком фантастично. Мне это не нравится.
— Как правило, матери на это не идут. Но Этель Рэттери — настоящая римская матрона старой закалки. Кроме того, у нее не все в порядке с головой. Я не ожидаю от нее нормальных поступков. Мы знаем, что она в высшей степени властолюбива, что она помешана на фамильной чести и, будучи викторианкой, считает скандал на сексуальной почве крайним позором для всей семьи. Сложите все эти три момента, и вы получите потенциального убийцу. Ваше второе замечание?
— Ваше предположение, что Джордж доверил свои подозрения насчет Феликса Кернса своей матери. Вы говорите, что убийца знал о плане с яхтой и что отравление было только запасным планом на тот случай, если попытка Феликса не удастся. Теперь, если миссис Рэттери намеревалась отравить своего сына только в том случае, если потерпит неудачу с Карфаксом, она определенно переговорила бы с ним раньше. Как бы то ни было, ее просьба могла иметь успех, но Джордж мог утонуть именно в тот момент, когда она этим занималась. Это не сходится.
— Дело в том, что вы смешиваете две мои разные версии. Я предполагаю, что миссис Рэттери так же, как и Джордж, знала о замысле с лодкой из дневника Феликса. Но я также предполагаю, что Джордж обсуждал это с матерью и сказал ей, что намерен играть роль жертвы для того, чтобы получить полное подтверждение намерений Феликса, но в критический момент он разобьет планы Феликса, сообщив ему, что его дневник находится в руках его поверенных. Фактически Джордж не собирался позволить себя утопить, и его мать это знала. Но у нее была полная решимость использовать яд, если ее обращение к Карфаксу не даст результатов.
— Да, конечно. Определенно это возможно. Угу… Д-да-а, дело прямо-таки невероятное. Миссис Рэттери, Вайолет Рэттери, Карфакс и Кернс — все они имели возможность и мотив для убийства Джорджа Рэттери. И мисс Лаусон тоже: у нее была возможность, но трудно понять, в чем мог заключаться ее мотив. Неприятно, что у всех них нет алиби. Я бы чувствовал себя лучше, если бы держал в зубах четкое, проверенное алиби.
— Тогда что насчет Роуды Карфакс?
— Оно очень надежное. Она была в Челтенхеме с десяти тридцати до шести дня, участвовала в теннисном турнире. После этого направилась с друзьями пообедать в «Плау» и вернулась сюда только после девяти. Разумеется, мы все это проверяем; но пока у нас нет ни малейших доказательств, что она могла незаметно ускользнуть сюда в течение дня. Видите ли, это был небольшой турнир, и когда она не играла, то судила игру или беседовала со знакомыми.
— Гм-м. Похоже, это освобождает ее от подозрений. Ну и куда мы теперь направимся?
— Мне нужно еще раз поговорить со старой миссис Рэттери. Я собирался это сделать, когда вы уронили мне на голову эту бутылку.
— Могу я при этом присутствовать?
— Пожалуйста, только уж позвольте говорить мне.
В первый раз Найджел имел возможность спокойно изучить мать Джорджа. В прошлую встречу утром в будуаре Вайолет обстановка была такой накаленной, что невозможно было составить о ней мнение. Сейчас стоящая в центре комнаты и протягивающая ему навстречу руку, с которой широкими складками спадала черная ткань, Этель Рэттери могла служить моделью для статуи Ангела смерти. Ее крупные тяжеловесные черты с выражением приличествующей случаю скорби, казалось, не выражали ни искреннего горя, ни раскаяния, ни жалости, ни страха. Она больше походила на статую, чем модель: где-то глубоко внутри ее существа, подумалось Найджелу, прячется каменное сердце безжизненности, антижизненные принципы. Когда он коснулся ее руки, ему в глаза бросилась большая черная родинка на кисти, поросшая длинными волосками: зрелище было неприятное, но в тот момент оно казалось единственным признаком человечности в ней. Затем, величественно кивнув Блаунту, она направилась к креслу и опустилась в него, и сразу же иллюзия величественности исчезла; она уже не казалась Ангелом смерти или колонной из черного мрамора, а просто обыкновенной старухой, чьи шаркающие распухшие ноги были поразительно короткими для столь внушительного тела. Размышления Найджела были резко прерваны первыми же словами миссис Рэттери. Сидя очень прямо в кресле с высокой спинкой, положив на колени руки вверх ладонями, она сказала Блаунту:
— Я решила, инспектор, что эта печальная смерть была несчастным случаем. Так будет лучше для всех участников этого дела. Несчастный случай. Таким образом, нам больше не понадобятся ваши услуги. Как быстро вам удастся выдворить своих людей из моего дома?
Блаунт был человеком такого склада и опыта, что пронять его было нелегко, и он отлично умел скрывать свое удивление, но сейчас он оторопело уставился на старую леди. Найджел вытащил было сигарету, но поспешно снова сунул ее в портсигар; ненормальная, просто ненормальная, сумасшедшая баба, подумал он. Через мгновение Блаунту удалось снова обрести дар речи.
— Почему вы думаете, что это был несчастный случай? — вежливо осведомился он.
— У моего сына не было врагов. Члены рода Рэттери не кончают жизнь самоубийством. Таким образом, единственным объяснением остается несчастный случай.
— И вы предполагаете, мэм, что ваш сын случайно налил в свое лекарство отраву для крыс, а затем выпил его? Вам это не кажется… э… слишком невероятным? Как, по-вашему, он дошел до такого исключительно странного поступка?
— Я не полицейский, инспектор, — веско и с апломбом заявила старая леди. — Полагаю, это ваше дело раскрывать подробности несчастного случая. Я прошу вас сделать это как можно скорее. Вы понимаете, что для меня в высшей степени неудобно видеть свой дом наполненным констеблями.
«Джорджия не поверит мне, когда я расскажу ей об этой сцене», — подумал Найджел. Этот диалог должен показаться диким и странным, но почему-то он таковым не казался. Блаунт продолжал с вкрадчивой и опасной кротостью:
— Что же, мэм, заставляет вас так стремиться убедить меня — и себя также, — что это был несчастный случай?
— Естественное желание защитить репутацию нашей семьи.
— Следовательно, вас больше волнует репутация семьи, чем справедливость? — не без иронии сказал Блаунт.
— Это весьма вызывающее замечание.
— Некоторые могут усмотреть вызывающую наглость с вашей стороны, когда вы диктуете полиции, как ей квалифицировать этот случай.
Найджел едва не расхохотался. Наконец-то на Блаунта снизошел суровый командный дух. При этом неожиданном сопротивлении старая леди слегка покраснела, опустив взгляд на обручальное кольцо, которое глубоко врезалось в мякоть ее среднего пальца.
— Вы говорите о справедливости, инспектор?
— Если я скажу, что мы можем доказать, что ваш сын был убит, вы не пожелаете видеть убийцу схваченным?