Чудовище должно умереть. Личная рана
Шрифт:
— Благодарю, мэм, думаю, мэм, мы и сами найдем дорогу.
Найджел последовал за ним вниз по лестнице, затем в сад. Блаунт тяжело отдувался и промокал вспотевший лоб платком.
— Уф-ф! Что за мерзкая старуха! Не хотелось бы говорить, но она внушает настоящее отвращение!
— Не обращайте внимания. Вы вели себя в высшей степени отважно. Прямо как Дэниэль. И что теперь?
— Мы никуда не продвинулись, совсем не продвинулись. Она хочет, чтобы мы считали это несчастным случаем. Затем она согласилась — и слишком очевидно — с моим предположением, что это мог сделать Карфакс. Она поймалась на крючок насчет того,
— Тем не менее существует один факт, к которому мы должны приглядеться повнимательнее.
— Вы говорите о ссоре между Джорджем и его женой?
— Нет. У меня предчувствие, что здесь вы ничего не найдете. Вайолет могла в истерике нагородить бог знает что, но женщина, которая целых пятнадцать лет находилась у мужа под башмаком, не способна вот так вдруг восстать и убить его. Это просто не в ее характере. Нет, я имею в виду то, что Ватсон назвал бы «Эпизод со старой леди и с фотографией».
Найджел покинул Блаунта, который собирался допросить Вайолет, и вернулся в гостиницу. Он застал Джорджию и Феликса Кернса в саду за чаем.
— Где Фил? — сразу спросил Феликс.
— В доме. Думаю, мать приведет его попозже. Там произошел странный случай.
И Найджел рассказал о том, как Фил лазил на крышу, и о его попытке уничтожить улику. В продолжение его рассказа Феликс все больше нервничал и наконец не выдержал.
— Черт побери! — вскричал он. — Неужели вы не могли помешать Филу залезть на крышу! Это же просто сойти с ума — чтобы такого мальчугана так мучили! Я имею в виду не вас, но этот Блаунт, он и понятия не имеет, какую травму это может нанести такому впечатлительному мальчику.
До сих пор Найджел представления не имел, до чего натянуты нервы у Феликса Кернса. Он видел его расхаживающим по саду, читающим Филу книги, беседующим с Джорджией о политике, спокойным, дружелюбным человеком, чья природная сдержанность перемежалась вдруг внезапной доверчивостью и вспышками сардонического юмора, возможно, человеком, с которым не очень спокойно живется, но приятным даже в самом колючем, самом неприступном настроении. Этот взрыв Феликса напомнил Найджелу, как тяжело давит на него подозрение в убийстве. Он мягко сказал:
— С Блаунтом все нормально, он вполне порядочный, во всяком случае, справедливый человек. Боюсь, это по моей ошибке Филу пришлось через это пройти. Иногда чрезвычайно трудно сознавать, насколько он еще мал. Невольно начинаешь относиться к нему как к ровеснику. И он довольно ловко затащил меня на крышу.
Наступила легкая пауза. Джорджия достала сигарету из сигаретницы, которую всегда держала под рукой. Напротив, на круглой клумбе, деловито жужжа, кружились над георгинами пчелы. Издалека донесся долгий, печальный вой сирены баржи, предупреждающей о своем приближении смотрителя шлюзов.
— Последний раз, когда я видел Джорджа Рэттери, — сказал Феликс, скорее сам себе, — он шагал по садику у плотины, топча цветы. Он был в отвратительном настроении. Он затоптал бы все, что только попалось бы ему на дороге.
— С такими людьми нужно что-то делать, — сочувственно заметила Джорджия.
— С ним это уже сделали. — Губы Феликса сложились в мрачную гримасу.
— Как дела, Найджел? — спросила Джорджия.
Его бледное лицо, озабоченная морщина на лбу, свисающий на лоб чуб, как у мальчишки, упрямо поджатые губы встревожили ее. Он выдохся, ему никогда не разобраться в этом деле. Она проклинала всех — Блаунта, этих Рэттери, Лену, Феликса и даже Фила. Но продолжала говорить спокойно и безразлично: Найджел не любил, чтобы его опекали; кроме того, здесь присутствовал Феликс Кернс, потерявший жену и единственного сына, — Джорджия считала, что больше не должна проявлять в своем тоне слишком сильной любви, которой он больше не увидит.
— Как дела? Да не слишком. Кажется, это одно из тех на вид простых дел, когда ни у кого нет алиби и каждый мог это сделать. И все же мы разберемся с ним, как сказал бы Блаунт. Кстати, Феликс, вы знаете, что Джордж Рэттери вовсе не был подвержен приступам головокружения?
— Не подвержен? Но кто сказал, что он их испытывал? О господи, я и забыл! Да, эта история у оврага. Но тогда почему он так сказал? Не понимаю. А вы уверены?
— Вполне. Вы понимаете, к чему я веду?
— Полагаю, вы хотите сказать, что в своем дневнике я отвратительно солгал, — сказал Феликс, глядя на Найджела тревожно и искренне.
— Существует и другое предположение — Джордж уже подозревал о ваших намерениях или начал подозревать и сказал, что не выносит высоты, чтобы держаться от вас подальше, не давая вам повода заподозрить, что ему известно о ваших намерениях.
Феликс обернулся к Джорджии:
— Наверное, для вас это полная загадка. Речь идет о том случае, когда я пытался столкнуть Джорджа с обрыва, но в последний момент он отказался приближаться к краю. Жаль: это избавило бы нас от многих проблем.
Легкость, с которой он это сказал, покоробила Джорджию. Но, подумала она, у бедного парня нервы так напряжены, он ничего не может поделать. Она слишком живо помнила, как однажды сама оказалась в таком же трудном положении и как Найджел ее спас: Найджел выручит и Феликса, если это вообще возможно. Она взглянула на мужа: он уставился в одну точку перед собой, что означало, что его мозг лихорадочно работает. «Милый Найджел, — думала она, милый, дорогой мой Найджел!»
— Вам что-нибудь известно о муже старой миссис Рэттери? — спросил Найджел Феликса.
— Нет, кроме того, что он был солдатом. Убит на войне в Южной Африке. Я бы сказал, милосердное избавление от Этель Рэттери.
— Вот именно. Интересно, где я могу о нем разузнать. У меня нет никаких знакомств в кругу военных… Слушайте, а как насчет этого вашего друга? Вы упоминали о нем в начале своего дневника… Чиппенхем, Шривеллем, Шривенхем… точно, генерал Шривенхем.
— Это вроде: «Ах, вы приехали из Австралии? Не встречали там моего друга Брауна?» — язвительно усмехнулся Феликс. — Не думаю, чтобы Шривенхем что-нибудь знал о Сириле Рэттери.