Чудовище
Шрифт:
— Прошу извинить меня за настойчивость, — заявил Виктор Дельо, — но мне представляется весьма важным отметить господам присяжным, что с момента, когда госпожа Вотье в последний раз видела своего мужа лежащим на койке в каюте, и до того, как стюард Анри Тераль обнаружил его в «люксе» Джона Белла, прошло самое меньшее два часа… Два часа — этого более чем достаточно, чтобы совершить преступление, и даже не одно!
— Что вы хотите этим сказать, мэтр Дельо? — спросил председатель.
— Я хочу напомнить суду свое предыдущее заявление — о том, что в уничтожении Джона Белла могли быть заинтересованы по меньшей мере три человека. Среди этих трех гипотетических преступников Жак. Вотье был, без сомнения, тем, кому убийство внушало наибольшее отвращение. Если бы он и совершил убийство,
— В самом деле? — спросил прокурор. — И кто же он?
— В свое время мы это узнаем.
— А пока, — прервал грозившую вспыхнуть пикировку председатель Легри, — суд желает услышать от госпожи Вотье, что делала она после того, как ее муж был передан в руки полиции в гаврском порту.
— Я вернулась в Париж трансатлантическим экспрессом вместе с матерью, но рассталась с ней на вокзале Сен-Лазар, несмотря на ее просьбу поехать жить к ней.
— Все то время, пока шло следствие, вы избегали общества, не так ли?
— Никоим образом, господин председатель… Я трижды являлась по вызову к следователю Белену, который вел дело, а после этого постаралась укрыться от назойливого внимания репортеров.
— Поскольку ваш муж, будучи в заключении, не выразил желания встретиться с вами, вы впервые со дня приезда во Францию находитесь рядом с ним?
— Да… — еле слышно выговорила Соланж Вотье.
— Господин переводчик, — спросил председатель, — как отреагировал подсудимый, узнав, что перед судом выступает его супруга?
— Никак, господин председатель.
— Подобное поведение, признаться, озадачит любого! — заявил председатель суда.
— Только не меня, господин председатель, — произнес Виктор Дельо, поднимаясь. — Думаю, я нашел причину такого поведения моего подзащитного, но, чтобы быть окончательно в этом уверенным, я прошу суд разрешить воспользоваться присутствием свидетеля и проделать небольшой эксперимент с участием подсудимого.
— Что вы подразумеваете под словом «эксперимент»?
— О, всего лишь простое прикосновение.
— Суд разрешает.
— Госпожа Вотье, — попросил Виктор Дельо молодую женщину, — не соблаговолите ли вы подойти к своему мужу?
Когда молодая женщина приблизилась к подсудимому вплотную, Виктор Дельо обратился к переводчику:
— Будьте любезны, возьмите подсудимого за правую руку и дайте ему дотронуться до шелкового шарфика госпожи Вотье.
Переводчик повиновался. Едва пальцы Жака Вотье коснулись шарфа жены, он вздрогнул и издал хриплый крик. Затем его пальцы лихорадочно забегали по руке переводчика.
— Наконец-то он заговорил! — торжествующе воскликнул Виктор Дельо.
— Что он говорит? — спросил председатель суда.
— Он вновь и вновь задает один вопрос: «Какого цвета шарф у моей жены?» — объявил переводчик. — Должен ли я отвечать?
— Подождите! — вскричал Виктор Дельо. — Скажите ему, что шарф зеленый!
— Но он же серый! — воскликнул прокурор Бертье.
— Вижу! — огрызнулся Виктор Дельо и обратился к суду: — Вы, конечно, помните, как один из свидетелей, брат Доминик, объяснил нам, что цвета, существующие в воображении Жака Вотье, совершенно не соответствуют действительности, и, как я сам заявил, именно цвет сыграл решающую роль в убийстве, которое ошибочно приписывают моему подзащитному. Маленькая ложь, о которой я прошу, абсолютно необходима! Скажите ему, господин переводчик, что шелковый шарф, который находится в настоящий момент на госпоже Вотье, зеленого цвета.
С разрешения председателя суда переводчик сообщил ответ подсудимому. Тот выпрямился во весь рост, потряс перед собой ручищами, неожиданно протянул их к шее жены и попытался сорвать с нее шарф. Несмотря
Виктор Дельо с переводчиком бросились на помощь стражам, и лишь вчетвером им удалось справиться с гигантом… Тот рухнул на скамью — его зверское лицо попрежнему ничего не выражало. Виктор Дельо поддержал молодую женщину, которая постепенно начала приходить в себя:
— Успокойтесь, мадам… Простите меня, но этот эксперимент был крайне необходим…
Когда слепоглухонемой набросился на свою жену, все присутствующие вскочили с мест, подняв невообразимый шум, который, однако, так же внезапно прекратился. Люди старались понять, что же произошло.
Тишину нарушил язвительный голос прокурора Бертье:
— Защита удовлетворена своим экспериментом?
— Вполне!
— Мэтр Дельо, — произнес председатель, — суд ждет ваших разъяснений. Зачем понадобился этот эксперимент и в особенности эта публичная ложь подсудимому?
— Суд, по-видимому, будет не слишком мной доволен, — с улыбкой ответил Виктор Дельо, — и все же я попрошу его потерпеть до завтра…
— Суд благодарит вас, мадам, — сказал председатель, — вы можете идти… Заседание возобновится завтра в тринадцать часов.
4
Обвинение
— Слово имеет господин адвокат гражданского истца…
— Господа судьи, господа присяжные, — начал оппонент Виктора Дельо, — моя роль ограничится исключительно защитой доброй памяти жертвы, Джона Белла, зверски убитого пятого мая сего года на борту теплохода «Де Грасс». Мне представляется излишним возвращаться к обстоятельствам преступления, которые уже были исчерпывающим образом изложены суду. Поэтому я позволю себе подробнее остановиться на личности жертвы… Не подлежит сомнению, что этого двадцатипятилетнего американца ожидало блестящее будущее — достаточно вспомнить, сколь насыщенными были его юношеские годы. Успешно закончив обучение в Гарвардском университете, где для него было вопросом чести изучить наш язык, в чем он немало преуспел, Джон Белл поступил на службу в прославленную американскую морскую пехоту. После капитуляции Японии он вернулся из Батаана с четырьмя наградами. Подобно многим другим парням, чьи молодые годы прошли под знаком тягот и лишений войны, Джон Белл мог бы с головой окунуться в круговерть бездумных развлечений, но он оказался выше этого. Война завершила его возмужание, и, зная, какие ужасные раны нанесла война в других частях света, оказавшихся не в столь благоприятном положении, как Америка, он решил, не теряя времени, посвятить себя неблагодарному делу помощи разоренной Европе.
Его отец, сенатор Белл, поведал нам, что для его сына не было большей радости, чем постоянное общение с французскими кругами Нью-Йорка, которым он был обязан своей новой службе. Джон Белл пожертвовал привязанностью к своей очаровательной подруге с Бродвея, лишь бы только попасть наконец во Францию, которую он, еще ни разу не повидав, уже так горячо полюбил, а спустя каких-то три дня на борту французского теплохода он был зверски убит одним из наших соотечественников!
Пусть мотивы этого убийства остаются загадкой — и тут мы должны отдать должное тому усердию, с каким защита сеяла сомнения, — однако, как бы то ни было, преступление налицо, и на виновника его неопровержимо указывают как отпечатки пальцев, обнаруженные повсюду на месте преступления, так и собственные неоднократные признания убийцы. Да, естественным казалось бы поддаться чувству жалости к преступнику, над которым с самого рождения тяготеет бремя тройной неполноценности. Мы не вправе не признать, что положению слепоглухонемого от рождения трудно позавидовать, но оправдывает ли это убийство? Даже если допустить, что Жака Вотье с детства снедала болезненная злоба по отношению ко всем окружающим, кто имел счастье владеть зрением, слухом и речью, разве это дает право доводить ярую ненависть до убийства? Разве это дало ему право набрасываться на незнакомого человека, тем более на иностранца, который не причинил ему никакого вреда и которого он даже не знал?…