Чума вашему дому
Шрифт:
Вторая — Вальтер. Было бы наивно думать, что это приглашение обошлось без его участия. Месяц в непосредственном общении. Нарываться на соблазн, когда с Артемом все так непросто?
С другой стороны… Когда мы с ним познакомились, это действительно был соблазн. Но тогда ведь и с Артемом еще ничего толком не началось. Одно свидание и пара поцелуев. Но если все останется так и сейчас… Что ж, придется признать, что нашим отношениям с Артемом грош цена. Если ты с одним, а хочешь другого, причем не просто «ах, какой, вот я бы с ним…», а всерьез, это не тревожный звоночек, а… не знаю, Царь-колокол. Так что… если
— Тома, я сейчас занят, перезвоню, — Артем хотел отключиться, но я остановила.
— Пять минут. Вот такая ситуёвина нарисовалась. Надо решать быстро.
Выслушав, он задумался ненадолго, но ответил твердо:
— Тамара, если это тебе действительно нужно, не смотри на меня. Я всегда поддержу. Это же на месяц, не на год. В отпуск съездим потом. В общем, если хочешь — соглашайся. Все, давай, вечером поговорим.
Не слишком меня это, конечно, успокоило, но я позвонила отцу и зашла к Люке. Оба сказали: надо ехать, какие могут быть сомнения. Еще немного подумав, я набрала номер Кулакова.
— Вот и умничка, — обрадовался он. — Можешь подъехать на кафедру? Обсудим детали. И, кстати, Аркаша согласен тебя подменить.
Из меда я поехала к Артему, и мы пошли ужинать в тот подвальчик, где были перед нашей первой ссорой. По сложной ассоциации вспомнилось то, что успела забыть. Как в ту ночь он говорил: его трудно вывести из себя, но иногда все-таки срывается, орет и пинает мебель. Тогда было не особо актуально, и я на этом не задержала внимание.
— Послушай, Том, — Артем положил руку сверху на мою. — Если ты беспокоишься за меня, что я наделаю каких-нибудь глупостей, то не стоит. Не скажу, что прямо совсем все в порядке, но иду в ту сторону. И… если хочешь, я даже схожу к твоему психотерапевту.
— Что значит «если хочешь»? — рассердилась я. — Ты должен хотеть в первую очередь, а не я.
— Пожалуйста, не заводись. Я хочу и пойду. Хотя мне кажется, тебя тоже до сих пор не отпустило. Ты ведь не за меня боишься, а за себя, правда? Что не сможешь быть со мной?
— Да, — мне удалось выдержать его взгляд. — Пытаюсь что-то решить и не могу.
Хотя мы и разговаривали обо всем раньше, но не в этом направлении. О нем — не обо мне. И не так откровенно.
— Вот поэтому надо поехать, Тома. Возможно, за месяц сможешь разобраться в себе.
— Спасибо, что понял.
Он молча взял мою руку и поцеловал. И это сказало мне больше любых слов.
Все следующие дни, до самого моего отъезда, мы старались вести себя так, как будто ничего не происходило. Ну а что? Я просто еду на месяц в командировку. При этом оба понимали, что подошли сейчас к развилке. Хотя больше не говорили ни о чем — о нас, о будущем.
Новогодняя ночь — в ней была особенная щемящая грусть и нежность. Поровну прощания навсегда и надежды на новую встречу. Последняя ночь — лишь на время или на самом деле… последняя?
Вечером первого Артем отвез меня в Пулково.
— Я буду скучать, — сказал он, целуя на прощание. — Очень сильно…
89
Я ответила Артему, что тоже буду скучать, но… в первые дни точно не скучала. Более того, вообще о нем не думала. Он звонил, мы разговаривали —
Я осознала это второго января поздно вечером, уже засыпая. То, что за весь день думала о нем, только когда мы разговаривали и когда отвечала на его сообщения. Хотя до этого он из моих мыслей вообще не уходил. Даже если была чем-то занята, все равно Артем присутствовал в них фоном.
В первый момент это испугало. Неужели действительно всё, конец? И надо было уехать, чтобы понять это?
Не факт, ответил голос, очень похожий на мой. Возможно, тут что-то другое. Перезагрузка. Может быть, сейчас где-то глубоко идет работа, не требующая участия сознания. Мой, как сказал Лазутин, внутренний компьютер в отсутствие внешнего раздражителя наконец отвис и занялся обработкой накопленной информации. И мне не следует ему мешать.
В больницу я приехала из аэропорта глубокой ночью, но вестибюль главного корпуса все равно напоминал разворошенный муравейник. Под ложечкой противно засосало. Прикрикнув на себя, я потащила чемодан к стойке информации. Все оказалось вовсе не страшно, слово «программа» послужило волшебным паролем. Меня мгновенно отметили в списках, выдали бейдж, направление в общежитие и пропуск в служебную столовую.
Общежитие оказалось в пешем доступе, там тоже никаких проблем не возникло. Правда, пришлось побеспокоить соседку по комнате, испанку Роситу, но та только махнула рукой на мои извинения, пробормотала «nothing wrong»[1] и снова уснула. Познакомились мы только утром. Поскольку она приехала на день раньше и уже освоилась, добровольно взяла на себя обязанности гида-наставника. Кстати, по забавному совпадению, мы оказались похожими внешне, и нас даже принимали за сестер.
Почему-то я думала, что стажировка будет напоминать обычную больничную практику, во время которой насмерть перепуганная стайка студентов сначала таскается всем скопом за куратором, а потом они, уже по несколько человек, переходят от одного врача к другому, всячески раздражая и мешая. Но на утреннем собрании объяснили, что у каждого будет свой руководитель, один единственный, строго по специализации. Ну было бы странно, конечно, если б венеролога отправили в нейрохирургию. Так что я ни капли не удивилась, увидев направляющегося в мою сторону Вальтера. С улыбкой до ушей.
— Ну здравствуй, либхен! — поприветствовал он меня.
Хотя в английском языке формально нет обращения на ты, вставленное немецкое словечко, дословно переводимое как «милая», «дорогая» или «любимая», фактически его означало. Я напряглась. А когда Вальтер повел меня в дерматологию, приобняв за плечи, напряглась еще сильнее.
Почувствовать себя студенткой мне не дали. С самого начала я должна была работать как самый обыкновенный врач, на ходу вникая в особенности местной организации процесса. Разве что звать переводчика, если пациент плохо владел английским. При этом я подчинялась непосредственно главе отделения и отчитывалась исключительно перед ним.