Чума

Абнетт Дэн

— Они… безопасны? — шепотом спросил я Баптриса.

— Мы предоставляем самым спокойным свободу в передвижении и использовании этого общего зала. Само собой, их лечение находится под тщательным наблюдением. Все, кто находится здесь — «безопасны», как и все те, кто прибыл к нам по доброй воле. Конечно, есть здесь и такие, кто скрывается от каких-то событий, сделавших для них обычную жизнь невозможной.

Это не добавило мне спокойствия.

Пройдя в дальний конец общего зала, мы вошли в длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались камеры. Двери некоторых

были заперты снаружи на засов. Некоторые были закрыты решётками. На всех дверях имелись задвижки смотровых окошек. Везде ощущался запах дезинфицирующего средства и нечистот.

Мы прошли мимо запертой двери, в которую кто-то (или что-то) тихо стучал изнутри. Из-за другой двери слышалось пение.

Некоторые двери были открыты. Я увидел двух служителей, моющих губкой древнего старика, привязанного к металлической койке тканевыми ремнями. Старик жалобно плакал. В другой палате, дверь которой была открыта, но внешняя решётка крепко заперта, мы увидели огромного, мускулистого человека, сидящего на стуле и глядящего сквозь решётку. Его тело было покрыто вытатуированными эмблемами полка, девизами, количеством убитых. Глаза светились маниакальным огнём. Из нижней челюсти торчали имплантированные клыки какого-то хищника, настолько длинные, что заходили за верхнюю губу.

Когда мы поравнялись с камерой, он бросился к решётке и попытался достать нас сквозь прутья огромной рукой. Из горла его слышалось сдавленное рычание.

— Успокойся, Иок! — приказал Баптрис.

Дверь, бывшая целью нашего путешествия, была следующей за камерой Иока. Она была открыта, сестра и служитель поджидали нас. Внутреннее пространство камеры скрывала полная темнота. Баптрис коротко переговорил со служителем и сестрой, затем повернулся ко мне:

— Эбхо упирался, но сестра всё же смогла его убедить, что поговорить с Вами будет правильнее. Внутрь Вам входить нельзя. Пожалуйста, присядьте у двери.

Служитель принёс табурет, и я уселся у дверного проёма, подобрав длинные полы своего облачения. Калибан тут же раскрыл ящики и установил механического летописца на треноге.

Я вперил взгляд в темноту комнаты, пытаясь разглядеть внутреннее убранство, но не смог ничего увидеть.

— Почему внутри так темно?

— Эбхо, помимо всего прочего, страдает светобоязнью. Он требует полной темноты, — пожал плечами Баптрис.

Я хмуро кивнул и прочистил горло.

— Милостью Бога-Императора Терры я прибыл сюда по Его священному заданию. Моё имя — Лемуаль Сарк, Высший Администратор Медика, приписанный к Администратуму Лорхеса.

Я взглянул на летописца. Тот негромко застрекотал и выдвинул начало пергаментного свитка, который, как я надеялся, вскоре станет длинным и заполненным записями.

— Я разыскиваю Феджи Эбхо, бывшего полковника Двадцать Третьего полка Ламмарских Улан.

Тишина.

— Полковник Эбхо?

Голос, тонкий как лезвие ножа и холодный как труп, прошептал из тьмы комнаты:

— Он — это я. Что Вам нужно?

Я подался вперёд:

— Я хочу поговорить с Вами о Пироди. О Пытке, которую Вы пережили.

— Мне нечего сказать. Я не буду ничего вспоминать.

— Ну же, полковник. Я уверен, вы вспомните, если постараетесь.

— Вы не поняли. Я не сказал "не могу". Я сказал "не буду".

— Вы уверены?

— Да. Я отказываюсь.

Я вытер губы и понял, что язык у меня пересох.

— Почему, полковник?

— Из-за Пироди я здесь. Тридцать четыре года я стараюсь всё забыть. И не хочу возвращаться к этому снова.

Баптрис глянул на меня и бессильно развёл руками. Похоже, он намекал, что всё кончено и мне следует сдаться.

— На Геновингии люди умирают от болезни, которую мы называем оспой Ульрена. Эта болезнь носит все признаки Пытки. Всё, что вы сможете мне рассказать, может спасти жизнь людей.

— Я не смог тогда. Пятьдесят девять тысяч человек умерло на Пироди. Я не смог спасти их тогда, хотя старался изо всех сил. Почему сейчас будет по-другому?

Я посмотрел в сторону невидимого собеседника:

— Я не знаю. Но считаю, что стоит попробовать.

Долгое молчание. Летописец стрекотал вхолостую. Калибан кашлянул, и машина записала этот звук легким перестуком клавиш.

— Сколько?

— Прошу прощения, полковник. О чём вы?

— Сколько людей умирает?

Я глубоко вздохнул:

— Когда я отбыл с Лорхеса, там было девятьсот умерших и ещё полторы тысячи заболевших. На Геновингии Минор — шестьсот умерших и вдвое больше больных. На Адаманаксере Дельта — двести, но там всё только началось. На самой Геновингии… два с половиной миллиона.

Раздался потрясённый вздох Баптриса. Мне оставалось надеяться, что он будет держать язык за зубами.

— Полковник?

Тишина.

— Полковник, прошу Вас…

Холодный, скрипучий голос раздался вновь, ещё резче, чем раньше:

— Пироди была пустынным миром…

IV

Пироди была пустынным миром. Мы не хотели туда идти. Но Враг, захватив восточный континент, разрушил города-ульи, и северные города оказались под угрозой.

Главнокомандующий Гетус отправил нас — сорок тысяч Ламмарских Улан, почти весь личный состав Ламмарских воинских формирований, двадцать тысяч Фанчовских танкистов с их машинами и полную роту Астартес, серо-красных Обрекающих Орлов.

Место, куда мы прибыли, называлось Пироди Полярный. Бог знает насколько древнее. Циклопические башни и колонны зелёного мрамора, высеченные в древние времена руками, которые я не уверен, что были человеческими. Была какая-то странность в геометрии этого места, как будто все углы выглядели неправильно.

Было чертовски холодно. Нас защищала зимняя униформа — белые плотные стёганые шинели с меховыми капюшонами, но холод проникал в оружие, истощая батареи лазганов, а чёртовы Фанчовские танки вечно отказывались заводиться. И был день. Всё время был день. Ночей не было — не то время года. Мы были слишком далеко к северу. Самым тёмным временем суток были короткие сумерки, когда одно из двух солнц ненадолго садилось, и небо окрашивалось в цвет розовой плоти. И снова начинался день.