Чума

Абнетт Дэн

Два месяца мы то сражались, то нет. В основном это были артиллерийские дуэли на большом расстоянии, лишь перемалывавшие ледовые поля в пыль. Из-за бесконечного дневного света спать не мог никто. Я знал двух солдат, выдавивших себе глаза. Один из них был ламмарцем, что не добавляет мне гордости. Второй был с Фанчо.

Потом пришли они. Чёрные точки среди ледовых полей, тысячи точек, с развевающимися штандартами, настолько мерзкими, что…

Неважно. Мы были не в том состоянии, чтобы сражаться. Доведённые до безумия светом и бессонницей, ослабленные странной геометрией места,

которое защищали, мы стали лёгкой добычей. Войска Хаоса разгромили нас и загнали обратно в город. Гражданские, численностью примерно в два миллиона, были даже хуже, чем бесполезны. Слабые, вялые существа, лишенные интересов и аппетита. Когда пришёл их час, они просто сдались.

Осада длилась пять месяцев, несмотря на шесть попыток Обрекающих Орлов прорвать окружение. Господи, как они были страшны! Гиганты, перед каждым боем с лязгом скрещивающие свои болтеры, орущие на врага, убивающие пятьдесят там, где мы убивали одного.

Но это всё равно, что воевать с приливом. Даже со всей их мощью, их было всего шестьдесят.

Мы требовали подкреплений. Гетус обещал их нам, но сам уже давно был на борту своего военного корабля, прячась за флотским охранением на случай, если что-то пойдёт не так.

Первым, кто на моих глазах пал жертвой Пытки, был капитан моего семнадцатого взвода. Однажды он просто свалился с лихорадкой. Мы поместили его в инфирмиум Пироди Полярного, которым заправлял Субъюнктус Валис, апотекарий роты Обрекающих Орлов. Час спустя капитан был мёртв. Его кожа была покрыта пузырями и язвами. Глаза вытекли. Он попытался убить Валиса фрагментом железной койки, которую вырвал из настенных креплений. А потом он просто истёк кровью.

Знаете, как это? Его тело истекало кровью через каждое отверстие, через каждую пору. Когда всё закончилось, от капитана осталась только пустая оболочка.

Через день после его смерти заболели сразу шестьдесят человек. Ещё через день — двести. Ещё через день — тысяча. Большинство умирали через два часа. Другие умирали медленно… несколько дней, покрытые язвами, агонизирующие в страшных мучениях.

Люди, которых я знал всю жизнь, превращались в покрытые волдырями мешки костей прямо на моих глазах. Будь ты проклят, Сарк, за то, что заставил меня вспомнить это!

На седьмой день болезнь добралась и до людей Фанчо. На девятый — до гражданского населения. Валис вводил всевозможные карантины, но бесполезно. Он работал без перерыва весь бесконечный день напролёт, пытаясь найти лекарство, стараясь обуздать беспощадную болезнь.

На десятый день заболел один из Обрекающих Орлов. В муках Пытки, выплёскивая кровь сквозь прорези визора, он убил двух своих товарищей и девятнадцать моих солдат. Болезнь преодолела даже печати чистоты Астартес.

Я пришёл к Валису в надежде на добрые вести. Он организовал лабораторию в инфирмиуме; образцы крови и срезы тканей бурлили в перегонных кубах и отстаивались в склянках с растворами. Он заверил меня, что Пытка может быть остановлена. Объяснил, как это необычно для эпидемии — распространяться в таком холодном климате, где нет тепла для инкубации и процесса разложения. И ещё Валис считал, что болезнь не развивается при свете. Поэтому он приказал развесить фонари в каждом закоулке города, чтобы нигде не оставалось темноты.

Не оставалось темноты. Там, где её не было от природы. Был изгнан даже полумрак глухих помещений. Всё сияло. Возможно, теперь Вы сможете понять, почему я не выношу света и сижу в темноте.

Зловоние сгнившей крови было страшным. Валис делал всё, что мог, но мы продолжали умирать. Через двадцать один день я потерял тридцать семь процентов моего полка. Фанчо вымерли практически полностью. Двенадцать тысяч пиродианцев умирали или уже были мертвы. Девятнадцать Обрекающих Орлов пали жертвой болезни.

Вот Вам факты, если они нужны: чума выживает в климате, который должен был бы убить её; она не передаётся обычными путями; она не поддаётся никаким попыткам сдерживать или контролировать её распространение, несмотря на все меры усиленного карантина и санитарную обработку заражённых мест огнемётами; она имеет очень высокую вероятность заражения, даже печати чистоты Астартес не являются для неё преградой; её жертвы умирают в страшных мучениях.

А потом один из Обрекающих Орлов расшифровал мерзкие надписи на одном из штандартов Хаоса, развевавшихся снаружи у стен.

Там было…

Там было одно слово. Одно грязное слово. Одно проклятое, мерзкое слово, забыть которое я пытаюсь всю свою жизнь.

V

Я вытянул шею в темный проём двери:

— Слово? Какое слово, полковник?

С сильнейшим отвращением он произнес его. Это было даже не слово. Отвратительное бульканье, почти целиком состоящее из согласных. Имя, символ самого демона-чумы, одно из девяносто семи Богохульств, Которые Нельзя Облекать В Слова. При его звуках я свалился с табурета, тошнота скрутила мне внутренности. Калибан пронзительно заверещал. Сестра упала в обморок, служитель бежал. Баптрис сделал несколько шагов прочь от двери, развернулся и его театрально вырвало.

Температура в коридоре упала на пятнадцать градусов.

Дрожа, я пытался поставить перевёрнутый табурет и поднять летописца, сбитого служителем. В том месте, где машина напечатала это слово, пергамент начал тлеть.

Крики и стоны из разных палат эхом заметались по залу.

А затем вырвался Иок.

За соседней дверью, вжав испещрённую шрамами голову в прутья решётки, он слышал каждое слово. И теперь дверь решётки выскочила из креплений и грохнулась на пол коридора. Огромный обезумевший бывший гвардеец продрался наружу и развернулся в нашу сторону.

Я уверен, он убил бы меня, я был потрясен, от резкого падения ноги мои отказали. Но Калибан, благослови его храброе сердце, преградил Иоку путь. Мой верный сервитор поднялся на короткие задние конечности, предупреждающе подняв усиленные бионикой передние. От кривых ступней до вытянутых пальцев рук Калибан достигал трёх метров в высоту. Он ощерил стальные клыки и пронзительно заверещал.

Брызжа слюной из клыкастого рта, Иок одним мощным ударом отбросил Калибана в сторону. Сервитор оставил на стене внушительную выбоину.