Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
Всякие грязные страшилки про то, что политик А сожительствует со своей лошадью, а бизнесмен Б причастен к взрывам жилых домов, — это всего лишь корм для скучающих обывателей, вроде чипсов и кукурузных хлопьев.
УГП собирало в свой священный сундук совсем другие истории, золотые и алмазные, нефтяные и алюминиевые, несъедобные и для обывателя скучные, состоящие из цифр, дат, банковских реквизитов. УГП спокойно восседало на этом сундуке и выдавало свои сокровища лишь тому, кого считало достойным, крайне скупо, по крохе очень дорого и со стопроцентной гарантией.
Андрей Евгеньевич имел доступ к этому священному
Если бы понадобилось уничтожить политическую карьеру Евгения Николаевича Рязанцева лично, но при этом сохранить фракцию, можно было бы раскрутить тайную семейную драму, связанную с душевной болезнью жены партийного лидера.
О том, что Галина Дмитриевна Рязанцева трижды пыталась покончить с собой, пока не знал никто, даже официальные инстанции и вездесущие журналисты. Более того, странным образом удалось сохранить в тайне даже от ФСБ ее возвращение на родину из Венеции и помещение в маленькую частную психиатрическую клинику, всего в нескольких километрах от дома Рязанцева.
— А ведь это интересная версия, — пробормотал Григорьев, обращаясь к котенку, который застыл у него на плече и смотрел на рыбок, плавающих в мониторе компьютера, — немного литературно, однако почему нет? В каком-то старом английском романе сумасшедшая жена тайно жила в доме и бегала ночами, пытаясь кого-нибудь убить. Ты не помнишь, как называется роман?
Котенок напрягся, шерсть на загривке встала дыбом, лапа поднялась и нацелилась на движущуюся рыбку в мониторе компьютера.
Старухи у подъезда уставились на Рязанцева и раскрыли рты. Он прошел мимо быстрым шагом, низко опустив голову и стараясь не слушать громкий шепот:
— Да ты чего, не он это!
— А я грю он, точно он. Либо двойник его.
— Да ты чего, они ж без охраны не ходют, я тут читала в “Аргументах”…
Евгений Николаевич набрал код, нырнул в подъезд, кафельный, вонючий, с дребезжащей консервной банкой лифта и матерными надписями на грязных стенах. В этом было нечто бодрящее, ностальгическое. Очень давно не бывал он в таких московских подъездах, оказывается, иногда это полезно.
Дверь ему открыл Ловуд. Не самый приятный сюрприз. Рязанцев надеялся, что американец уже убрался восвояси и не придется с ним объясняться из-за сорванного ужина.
Квартира, которую сняли для Мери Григ, могла быть и получше. Впрочем, ее наверняка отыскал Ловуд, он славился своей феноменальной жадностью, даже когда платил не из собственного кармана, а из казенного. Прихожая показалась Евгению Николаевичу отличным фоном для фильма ужасов.
— Добрый вечер, — американец одарил его ледяной удивленной улыбкой.
Легкий драгоценный флер приключения испарился, оставив в душе какой-то мерзкий сладковатый привкус. В самом деле, не по чину и не по летам ему, Рязанцеву, самолично заезжать за американской соплячкой. Что он сейчас о нем думает этот хитрый Стивен Ловуд, приятель покойного Томаса Бриттена? Наверняка ведь знает, сукин сын, все подробности о проклятом любовном треугольнике.
За крепким американским рукопожатием последовала неловкая пауза, которую надо было срочно заполнить каким-нибудь легким разговором. Вика потрясающе справлялась с подобными задачами. Рязанцев стоял и не знал, что сказать. Спросить, где мисс Григ, глупо. Объяснять, что не прислал шофера, решил заехать сам, поскольку обедал в ресторане “Оноре” в пяти минутах езды, еще глупей. С какой стати он должен оправдываться перед кем бы то ни было?
Ловуд тоже молчал, разглядывал сначала багровые стены прихожей, потом носки своих ботинок, не приглашал его зайти в комнату, наверное потому, что не чувствовал себя здесь хозяином. К счастью, это взаимное неловкое молчание продолжалось всего несколько минут.
Из комнаты послышался голос с мягким акцентом:
— Евгений Николаевич, добрый вечер. Все, я уже готова.
Сначала он почувствовал свежий легкий запах, то ли травяной, то ли цветочный. Потом в дверном проеме возник темный силуэт. Узкие брючки, легкий клеш от колена, тонкие руки, высокая хрупкая шея, слегка оттопыренные уши. Она была похожа на мальчика-подростка. Ей нельзя было дать больше восемнадцати. Впрочем, приглядевшись, он увидел, что, конечно, уже давно не восемнадцать. Просто в чертах лица, в силуэте, в угловатой худобе, бледности, в короткой стрижке и трогательно оттопыренных ушках было нечто детское. Ему всегда нравился такой тип, но нравился абстрактно, на расстоянии.
Вика была другая, яркая, роскошная, роковая. На нее все пялились, на эту не будут. Эта цветочек скромный, хрупкий и приветливый. Ей не надо завоевывать Москву, как когда-то Вике. Она никогда не была провинциальной Золушкой в чужих туфлях и перелицованном платье. Она родилась в Нью-Йорке и закончила Гарвард. Ей неинтересно завоевывать мужчин. У нее есть какой-нибудь постоянный бой-френд, веселый, спортивный, некурящий. Она не хищница, как Вика. Она интеллектуалка, нежадная, слегка пресная, но чистая и свежая. А Вика была бестия.
Настоящая бестия при всей своей ослепительной красоте все-таки немного напоминает дохлую рыбу. Известно, что самые тонкие, самые соблазнительные ароматы содержат в себе непременные компоненты вони — барсучью мочу, аммиак и нафталин.
«Вот так. Ты видишь, я не пропал, не свихнулся без тебя. Я в полном порядке, рядом со мной теперь будет милая скромная американочка. Нет, никаких романов, никаких страстей, в эти игры я больше не играю. Ты накормила меня ими досыта. Остались тоска, тошнота и изжога. Никогда никому я не дам манипулировать собой, — мысленно обратился он к Вике, пожимая тонкие пальцы Мери Григ и глядя в ее спокойные ясные глаза, — я большой, все остальные маленькие. Кто я и кто они?»
— Неуч ты, невежда и хулиган, — сказал Григорьев, перехватывая котенка за шкирку на полпути к монитору, — я имею в виду роман Шарлотты Бронте “Джен Эйр”. Классика, между прочим. Там сумасшедшая жена в конце концов подожгла дом и сделала своего мужа инвалидом. Могла Галина Дмитриевна выбраться из больницы, раздобыть пистолет, ключи от квартиры Кравцовой и убить? Теоретически это почти невероятно. А практически случается всякое. Душевнобольные люди бывают очень хитрыми и ловкими. Ну, давай-ка узнаем точный адрес этой клиники на всякий случай.