Чужая луна
Шрифт:
— Здравствуй, Леонид. Можно, я буду называть тебя просто Леней?
— Я сам хотел вас об этом попросить. Даже Ленькой, если я в чем-то провинюсь. Меня так папа иногда называет. Ну, это если я что-то…
— А ты не допускай этого «что-то».
— Иногда оно почему-то само собою получается. Но я, конечно, буду стараться.
— Значит, договорились, — Кольцов протянул мальчишке руку. — Меня зовут Павел Андреевич. Можно дядя Павел… или дядя Паша. Как тебе будет удобнее.
— Благодарю вас, — едва не прищелкнул ногой мальчишка
Мать Леонида тоже подошла к Кольцову и Деремешко:
— Я так поняла, Леонид меня уже вам представил. А Иван Аврамович сказал, — она указала взглядом на Деремешко, — что вы будете нашим попутчиком и зовут вас Павел Андреевич.
— Совершенно верно, мадам. Буду рад сопутствовать вам с Леонидом в этом, надеюсь, приятном путешествии.
Женщина была невысокого росточка, миловидная, с легкой раскосинкой в глазах. Разговаривая, она приятно картавила.
— Честно скажу, я очень боюсь. На большом пароходе не так страшно.
— Здесь более безопасно, — успокоил ее Кольцов. — Фелюга идет вблизи берегов. Она в любой момент может пристать к берегу.
— Спасибо. Вы меня успокоили. Обещаю, не буду бояться! — с шутливой торжественностью сказала она.
Подошли Атанас и Коста, сказали Деремешке и Артему:
— Как это по-русски: прос-чай-те!
— Так не надо. Лучше: до свиданья!
Артем передал Косте увесистый пакет.
— Отнеси на борт.
— Что здесь? — спросил любопытный Леня.
— Все, что доктор прописал, — ответил Артем
— Мы тоже… имам. — Коста вброд прошел к фелюге, оставил там пакет и вернулся.
Когда все попрощались с Деремешко и Артемом, Коста сказал женщине:
— Пардон, мадам! — и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки и отнес на фелюгу.
— Я сам! — сказал Леонид и, торопливо сняв сандалии, побрел к фелюге. Там его подхватил Коста и поставил на дно посудины.
Кольцов тоже легко добрел до борта и пружинисто перебросил свое тело через борт.
Деремешко и Артем, стоя на берегу, смотрели, как тронулась с места фелюга, осторожно, не задев камни, выскользнула через горловину бухточки в море.
Когда она заколыхалась на легкой волне, над нею взмыли вверх оба паруса. Неторопливо набирая скорость, фелюга побежала по волнам.
Глава пятая
Ветер был попутный. Моряки называют его фордевиндом, рыбаки — бризом. Редкая удача в эту пору года. Обычно к ночи ветер дует с моря на нагретый берег и лишь за полночь меняет направление.
Небо было усыпано крупными звездами. Стояла тишина, которую подчеркивали лишь легкий плеск волн о деревянные борта фелюги и мягкие хлопки парусов, пытающихся поймать слабые порывы ветра.
Дно фелюги было устлано брезентом, и пассажиры, укрывшись за высокими бортами, коротали время за разговорами. Леонид был перевозбужден началом необычного путешествия и донимал Кольцова своими вопросами.
— Интересно, Павел Андреевич, с какой скоростью идет наша шхуна? — спрашивал он. Ему нравилось слово «шхуна», он произнес его, слегка подчеркнув.
— У нас не шхуна, Леня.
— А Иван Аврамович называл ее шхуной. А на чем же мы тогда плывем?
— На фелюге.
— А какая между ними разница?
— Я ведь не моряк, Леня.
— Ну, а все же?
— Труба пониже и дым пожиже.
— На нашей шхуне нет трубы. И дыма нет.
— Поэтому она и называется фелюга, — и, улыбнувшись, Кольцов сказал: — Это у матросов есть такая шутка. Вопрос: Какая разница между крейсером и линкором? Ответ: Труба пониже и дым пожиже.
— Ну, хорошо, пусть фелюга. Сколько узлов она проходит за час? Хотя бы приблизительно?
— Ты, вероятно, прочел всего Жюль Верна? — спросил Кольцов. — «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Пятнадцатилетний капитан»? Тебе сколько?
— Только четырнадцать. Я и Станюковича всего прочитал, и Стивенсона. У него замечательно про пиратов. Маме не нравится Билли Бонс…
— А почему мне должны нравиться пираты? — спросила Елизавета Михайловна. — Я люблю героев честных, великодушных, благородных, мужественных.
— А Билли Бонс? Ему черную метку, а у него даже глаз не дрогнул. Один — против банды пиратов, — и Леня снова спросил у Кольцова: — А вы не скажете, Павел Андреевич, на Черном море есть пираты?
— Думаю, что нет.
— Жаль! Вот бы с ними встретиться!
— Господи! — вздохнула Елизавета Михайловна. — Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь умном?
— Но я же задал умный ворос: с какой скоростью идет наша фелюга?
— Ну, и зачем тебе это?
— Потом я узнал бы, сколько миль до Константипополя, и точно сказал бы, когда мы будем на месте.
— Но еще неизвестно, пойдет ли наш корабль в Константинополь.
— Он — не корабль, и даже не шхуна, — поправил Елизавету Михайловну Леня. — Он — фелюга.
— Какая разница! Неизвестно, согласятся ли наши матросы отвезти нас в Константинополь. В Одессе они ничего не обещали, сказали: «Может быть».
— Значит, отвезут.
— Почему ты так уверен?
— Потому что когда у нас в гимназии директор говорит: «Учитель заболел. Может быть, завтра не будет занятий» — это точно, что их не будет.
— Неизвестно, — вздохнула Елизавета Михайловна. — Все так зыбко, все так неопределенно.
— Ну, допустим, не отвезут. Болгария граничит с Турцией. Я смотрел по карте, там близко. болгары нас не тронут. Перейдем границу. Там турецкие пограничники, колючая проволока. Мам, ты можешь проползать под колючей проволокой? Тебя арестуют турки! — и грозным голосом добавил: — Усатые, в фесках, с кривыми ятаганами!..