Чужая маска

Маринина Александра

– Значит, ваш следователь – идиот, – спокойно сказала Светлана. – Но я не понимаю, что лично вы выиграете, если меня посадят за убийство Лени? Ну, посадят меня в тюрьму, а дальше что? Вы думаете, от одного этого факта на вас деньги градом посыплются? И не мечтайте. Тридцати тысяч долларов я вам не дам и остальных рукописей тоже не дам. Так что вы, Галина Ивановна, останетесь при своем интересе. И чтобы поставить все точки над «i» и закончить нашу содержательную беседу, я вам скажу, что есть некоторые обстоятельства, о которых вы не знаете, но которые сводят на нет все ваши жалкие попытки отсудить у меня половину гонораров за рукописи. Не пытайтесь со мной судиться, иначе эти обстоятельства вылезут на свет божий, я буду

вынуждена предать их огласке, и тогда вы окажетесь в смешном положении. Над вами будут потешаться, на вас будут указывать пальцем. Вы этого хотите? Тогда бегите скорее в суд, я вам обещаю такое развлечение, которого вы до самой смерти не забудете.

– Это блеф, – презрительно скривилась Галина Ивановна. – Ты лжешь, надеясь, что я испугаюсь и отступлюсь. Все эти фокусы давно известны и многократно описаны в мировой литературе. Если бы ты была получше образована и побольше читала, вместо того чтобы торговать Ленечкиным талантом, ты бы это знала не хуже меня. В последний раз предлагаю тебе добровольно отдать мне половину денег. Кроме того, ты должна будешь написать письменное обязательство, заверенное у нотариуса, о том, что и в дальнейшем ты будешь отдавать причитающуюся часть гонораров. Имей в виду, я поступаю с тобой благородно, хотя, видит бог, ты этого не заслужила. Ведь нас с Владимиром Никитичем двое, а поскольку мы все являемся равноправными наследниками, то нам с ним причитается не половина, а две трети Ленечкиного наследства.

– Да пошли вы!

Светлана встала из-за стола и подошла к окну, повернувшись спиной к свекрови. Вспомнив, что больше можно не притворяться и не подлаживаться под сложные отношения Леонида с матерью, достала сигареты и закурила.

– Так! – последовал тут же злобный комментарий. – Конечно, чего еще можно было ждать от такой, как ты. Не успел Ленечкин прах остыть, а ты уже схватилась за сигарету. Сегодня ты уже куришь, завтра начнешь пить, а потом вообще по рукам пойдешь. Я удивляюсь, как это ты так долго терпишь. Прошло три недели со дня Лениной гибели, а твоя квартира до сих пор не превратилась в бордель. Полагаю, что это всего лишь вопрос дней. Немудрено, что тебе нужны большие деньги. Ты будешь на них покупать себе многочисленных любовников. Ты всегда была бездарностью и ничтожеством, ты двух слов связать не могла, поэтому тебя рано или поздно выгоняют из всех газет и журналов, где ты пытаешься пристроиться. Ты только и умеешь, что выкаблучиваться в постели, в этом вся твоя ценность, и об этом все твои помыслы.

Светлана повернулась и улыбнулась свекрови нехорошей улыбкой.

– Ну что ж, Галина Ивановна, вы сами этого хотели, так слушайте. И не говорите мне потом, что я поступаю жестоко. Я хотела скрыть от вас правду, потому что для вас она неприятна, более того – убийственно неприятна. Я пыталась вас пожалеть. Но моему терпению пришел конец, потому что ваши оскорбления переходят всякие разумные границы.

Она отодвинула табуретку от кухонного стола и уселась у самого окна, подальше от свекрови. Закурив новую сигарету, Светлана некоторое время молчала, покачивая ногой и задумчиво разглядывая лицо пожилой женщины.

– Или не говорить? – произнесла она негромко, словно советуясь сама с собой. – Пожалеть вас? Вы же этого не перенесете.

– Говори! – самоуверенно потребовала Галина Ивановна. – Посмотрим, что это за неизвестные мне обстоятельства, которыми ты пытаешься прикрыться. Уверена, что нет никаких обстоятельств, сказать тебе нечего, вот ты и делаешь вид, что жалеешь меня.

– Ну и черт с вами, – в сердцах бросила Светлана. – Хотите – пожалуйста. Ваш сын никогда не был великим писателем. Он был замечательным, умным, добрым, чудесным человеком, и я его любила так, как только умела любить. Но он был абсолютно бездарен и как журналист, и как писатель. Это он, а не я, не мог связать двух слов на бумаге. А все романы, подписанные Леонидом Параскевичем, написала я. Вам понятно? Так что никаких прав на гонорары вы не имеете и думать об этом забудьте. Мы взяли Ленино имя, а не мое, потому что в рекламных целях это правильнее. Женщины склонны влюбляться в кумиров, тем более что у Лени была подходящая внешность и на фотографиях, которые делались для обложек наших книг, он выглядел просто великолепно. Так что мужчина – автор любовных романов – сильно повышал уровень продаваемости книг. Вы довольны? До этой минуты вы были скорбящей матерью, вырастившей и воспитавшей великого писателя. С этой минуты вы – никто. Ничтожная и жадная свекровь, пытающаяся отнять у овдовевшей невестки то, что принадлежит только ей, и никому больше.

– Ты врешь, – прошептала Галина Ивановна побелевшими губами. – Ты нагло врешь, пользуясь тем, что Ленечки больше нет и некому опровергнуть твое бессовестное вранье.

– Да нет, уважаемая Галина Ивановна, я не вру.

– Тогда докажи, что это правда.

– Не буду я ничего доказывать. – Светлана потянулась и зевнула. – Мне это не нужно и не интересно. Если вы хотите доказать, что я лгу, пожалуйста. Как сказал Маяковский – творите, выдумывайте, пробуйте.

– Я буду требовать, чтобы провели филологическую экспертизу, – угрожающе сказала Параскевич-старшая. – И тебя моментально выведут на чистую воду. Руку мастера невозможно подделать.

– Проводите. – Светлана равнодушно пожала плечами. – Могу вам пообещать, что вы заплатите деньги специалисту и сами же сделаетесь всеобщим посмешищем. Все, Галина Ивановна, если у вас больше нет ко мне ничего, давайте прощаться. У меня был тяжелый день, я очень устала и хочу лечь.

Свекровь молча поднялась и с достоинством вышла из кухни. Не произнеся ни слова, она оделась, застегнула сапоги и взяла оставленную возле двери сумку.

– Мерзавка, – ровным голосом сказала она, не глядя на невестку. – Я тебе это еще припомню. Я никогда не забуду, как ты пыталась оклеветать моего сына и присвоить себе его славу. Ты за это заплатишь.

Светлана улыбнулась ей в ответ и без малейшего раздражения закрыла за свекровью дверь. За шесть лет она хорошо натренировалась не раздражаться и не впадать в ярость в присутствии Галины Ивановны.

Она вымыла посуду, убрала продукты в холодильник, отрезала себе еще кусок кекса и сжевала его всухомятку. На лице ее блуждала странная улыбка. Было уже почти десять вечера, когда она позвонила Виктору Федоровичу.

– Мне пришлось сказать свекрови, что романы писала я, – сообщила Светлана. – Она совершенно серьезно намеревалась отсудить у меня половину гонорара. Мне очень не хотелось ей этого говорить, я тянула до последнего, надеялась, что она образумится.

– Не переживайте, голубушка, – успокоил ее Виктор Федорович. – И правильно сделали, что сказали. Все равно рано или поздно пришлось бы сделать это.

– Она собирается организовать филологическую экспертизу. Вы не знаете, что это такое?

– Примерно представляю. Вас попросят написать небольшое произведение, рассказ или очерк, на заданную тему с включением заданных элементов, и потом группа специалистов-литературоведов и лингвистов будет сравнивать этот текст с теми, которые опубликованы под именем Леонида Параскевича. У них есть свои методики установления авторства.

– И все?

– И все, – подтвердил Виктор Федорович. – А чего вы еще хотите?

– Ну тогда все нормально. Беспокоиться не о чем, – облегченно вздохнула Светлана. – Свое авторство я докажу без труда.

– А вам вообще не о чем беспокоиться, голубушка. Никаких поводов для волнений у вас нет. Как идут ваши обменные дела?

– Успешно. Недели через две-три, наверное, буду переезжать. Мне до сих пор не по себе в этом доме после того, что здесь произошло.

– Понимаю вас, очень понимаю.