Чужая мать
Шрифт:
Ликующий голос его, как он ни был пронзителен, едва прорвался сквозь рокот мотора, вдруг прихлынувший к самым ушам. Вздернув нос, лодка шла прямо на них. А в ней сидел мрачный дядька в сизой, спецовочного типа, рубахе со стоячим, как у гимнастерки, воротником, у нею были мелкие глаза и расплющенный нос, под которым комочком лепились усы.
Нефедов встретил его с ершом в руках, не понимая, куда прет дядька, прямо на удочки! Дядька же выключил мотор, и среди полной тишины лодка ткнулась в прибрежный ил. Хмуро и не спеша дядька осматривал место из-под насупленных бровей и, едва его взгляд
— Ведро!
— А в чем, собственно, дело? — неуверенно прошептал Нефедов.
Дядька привстал и сам дотянулся до ведра, из лодки ему это оказалось проще, снял, взболтнул, заглядывая внутрь, поставил на дно.
— И ерша сюда!
— А зачем? — занервничал Нефедов. — Да кто вы такой?
— Рыбнадзор. Постановлением облисполкома сто шестьдесят один дробь пять в нашем озере промышлять рыбу категорически запрещено. Не знаете? А мы восполняем ценные породы, — в голосе его прозвенел металл, от которого меж нефедовских лопаток прокатился холодок.
Нефедов робко нагнулся к лодке и пустил в ведро бьющегося ерша. Дядька же, обутый в такие высокие сапоги, что почти не видно было заправленных в них брюк, шагнул из лодки в воду и стал выдергивать и сматывать удочки, одну за другой. Делал он это лихо, чуть помахивая в воздухе гибким и свистящим бамбуковым тростником. Женька не успевал следить, как мелькают перед глазами грузила и поплавки.
Оглянувшись на пригорок, Нефедов сдавленно и безнадежно позвал исчезнувшего рыболова:
— Товарищ! — а дядька, презрительно глянув на него и смотав последнюю удочку, спросил:
— Приезжий?
— Ну да, — промямлил Нефедов и опять оглянулся, но зеленый взлобок среди орешника был по-прежнему предательски пуст.
— Приезжих много, — между тем вразумительно изрек инспектор рыбнадзора, — а озеро одно... Документы!
Это он потребовал, аккуратно сложив в лодку все удочки и присев на борт, а Нефедов ответил, чуть не плача:
— Какие документы? Я, видите, в одних трусах!
— Робинзон, — сказал инспектор, не улыбнувшись и уколов мелким глазом жалкую шляпу с бантом.
— Мы с турбазы...
— А как на остров попали? Сейчас скажете, случайно.
— Случайно! Попросили катающихся на лодке — они нас перевезли, им все равно, куда грести. А нам интересно!
— А сейчас скажете, что и удочки не ваши.
— Не мои. Честное слово!
Хмурый инспектор неожиданно засмеялся, пустив свистящий ветерок сквозь зубы.
— Все одинаково говорят. Как попки!
Не находя слов, Нефедов застучал себя кулаком в голую грудь, и вместо него крикнул Женька:
— Мой папа не обманывает! Никогда!
— Ладно, — сказал дядька, сталкивая лодку с ила. — На первый раз ограничимся конфискацией орудий лова, чтобы не повторялось!
Шагнув в лодку, он дернул шнур и завел мотор, а Женька рванулся за ним в озеро, крича:
— Эй, эй! Стойте!
— Уйми мальца, Робинзон, — велел дядька, выводя Нефедова из остолбенения. — Тут сразу глубина. Пузыри пустит.
Бурля винтом, лодка начала удаляться, и широченная спина дядьки, на миг закрывшая горизонт, стремительно уменьшалась.
— Что такое? — донеслось с пригорка.
Нелепо разбрасывая руки
— А по виду — интеллигентный человек!
— Ну?
— Баранки гну! — как в худшую пору отрочества, сказал Нефедов, — Если заметили лодку и — в кусты, чтобы отсидеться, так хоть других предупредили бы!
— О чем? — спросил рыболов, подпрыгнув.
— Запрещено здесь рыбу ловить! Постановление. — Он опустил на землю Женьку, терпевшего боль под мышками, и спросил: — Какой номер он сказал?
— Дробь пять! — уверенно крикнул Женька.
— Вот именно, — Нефедов сел на корягу, в яростном отчаянии погрозил рыболову кулаком и вздохнул сокрушенно: — Сколько пишут об охране природы. И все мало!
— Позвольте, — с улыбкой подходя к нему, сказал Аркадий Павлович. — Я сам член Общества охраны природы.
— Браконьер вы!
До сих пор Аркадии Павлович смотрел на Нефедова, а теперь махнул рукой и обернулся к воде, чтобы обмереть и поинтересоваться шепотом:
— А где мои удочки?
— Рыбнадзор отобрал! — злорадствуя, выкрикнул Нефедов.
— Как? — И рыболов несолидно заплясал на берегу, слоено на горячей плите. — Ах, ах, ах! Уже отменили... В прошлом году отменили запрет... Это не рыбнадзор! Это жулик!
И уставился вслед моторке, превращавшейся в точку. А Нефедов молча поднялся с коряги н шагнул в воду.
Недаром придумана пословица: пришла беда, открывай ворота. Белые облака в кристальном небе на глазах сменились черной тучей, тяжелой и потому низкой, катающиеся поспешили укрыться, лодок на озере не стало, долго ждали оказии вместе с Аркадием Павловичем, уставшим от извинений Нефедова, и, когда наконец добрались до турбазы, уже вовсю грохотало и лило. И после грозы, к вечеру, все еще сеял дождь... Он мочил скаты палаток, выстроившихся под соснами, турбаза сдернула с палаточных растяжек разноцветные сарафаны, майки и джинсы и сразу стала голой, мокрой и скучной. Для Нефедова дождь, понятно, не был главной досадой, но и на него, вдобавок ко всему, нагонял тоску...
Что-то странное случилось только с Аркадием Павловичем. Казалось, он повеселел. Известно, что бывают такие люди, которые любят дожди, и Нефедову приходилось об этом слышать, но вот не доводилось никогда встречать.
— А мы разведем костер! — по-разбойничьи блеснув глазом за толстым стеклом своих очков, воскликнул пострадавший Аркадий Павлович и потер руки.
— Под дождем? — ошалел, поеживаясь, Нефедов. — Какой костер?
— Трескучий!
В палатке монотонно шуршало, дождь предупреждал, что зарядил до утра. Носа не высунешь... Вера улыбнулась, убирая чашки со столика. Она только что угостила их чаем, на скорую руку, и обещала через два-три дня, съездив в районный центр за продуктами, устроить настоящий пир. Нефедов мысленно благодарил ее. Он пригласил Аркадия Павловича в свою палатку, чтобы не оставлять в одиночестве с воспоминаниями о пропавших удочках. Да еще когда дождь. Вера за чаем пообещала взять гитару у соседей и попеть на пиру, в другой раз. Аркадий Павлович немедленно, вспыхнул: