Чужая мать
Шрифт:
— Эта квартира чем хороша? Близко от завода!
Он потянулся к хлебнице, поставленной Верой, но Марья Андреевна как ни в чем не бывало спросила:
— А руки?
И он тихо поднялся и ушел.
— Нет! — заговорила Марья Андреевна, увидев слезы в глазах Веры. — Если мужчина вернулся домой расстроенный, жена должна овладеть собой, не выпытывать ни о чем, а накормить и рассказать что-нибудь веселое... В жизни есть только одна трагедия, ты знаешь какая. Последняя. Остальное так или иначе переживается...
— Не учите! — перебила Вера.
— Я делюсь с тобой опытом. Как-никак у меня было два мужа...
— И еще один человек, который приходил к вам после них.
— Да, его расстраивали в семье, и он приходил ко мне успокаиваться, — сказала бабушка и, как танцовщица, крохотными шажками выплыла в коридор.
Не успела захлопнуться дверь за ней — вернулся Нефедов, отирая руки.
— Юрий! — вскрикнула Вера, и Нефедов вздохнул:
— Двоих бы родить... У кого двое или больше — получили квартиру без разговоров!
И, похолодев, испугался. Он никогда не видел у Веры таких злых глаз. Сузившись, они оставили лишь острые, как лезвия, полоски голубизны.
— Отец! — сказала она брезгливо. — Как будто это только родить! А жизнь обеспечить? Самое необходимое — комнату!
— Вера!
— Да ты у меня не мужчина! Поскандалил бы!
Все же она сказала «у меня», он отложил ложку, которую взял было, и спросил:
— Скандалить? Вот это как раз бабье дело. Я — рабочий человек. Сама говорила: «Люблю смотреть, как мужики работают!»
— Иди к директору!
Нефедов подавился первой же ложкой супа.
— Да он смотреть на меня не хочет!
— А Нерсесян?
Появилась бабушка, неся сковородку, с которой щекотали ноздри запахи жаркого, и на ходу декламируя по поводу щедро глянувшего в оголенное окно солнца:
Мороз и солнце, День чудесный!— Марья Андреевна! — попросила ее Вера. — Я капусту купила, соленую. В кухне, на подоконнике.
— Сейчас, сейчас. Будет и капуста!
Вновь остались вдвоем, однако тишина властно продолжалась, как после похорон. Надо было что-то немедленно делать, только Вера еще не знала — что. И пока думала, Марья Андреевна принесла банку капусты. И не выдержала:
— Верочка! У Юры напряженный момент с машиной.
— Чихала я на эту машину!
Чайная ложечка в банке, которую держала Марья Андреевна, зазвякала. Вера встала, сбросила халат и выпрямилась:
— Оденусь и пойду сама.
— Куда?
— В завком, к Нерсесяну.
Копию скульптуры, где человек перековывает меч на орало, И верх выгнутой бетонной Доски почета лепешками прикрыл снег, и кирпичное здание заводоуправления краснело на снежном фоне. Вера устремилась туда,
— Нерсесян сейчас в кабинете не сидит.
— Почему?
— Конец года...
— Пошли на территорию.
Из распахнутых ворот выехала автоплатформа, груженная плугами: лемеха их блестели, а тела пылали.
— Раньше так не красили, а теперь и для наших полей стали красить, — сказал Нефедов. — Как тебе?
Это ей было все равно, и Вера не ответила.
Разные машины попались им в конце первой же аллеи, на выставочной площадке, для которой не хватало навеса. Машины выползали из-под него, в снежные просторы на своих маленьких и больших колесах, выбредали на высоких, голенастых ногах.
— Это дренажные, для осушения болот. Видишь какие? Как цапли. Моей здесь еще нет...
— Пропади она пропадом, — сказала Вера.
По узкой колее, навстречу, электротягач волок вагонетки с металлическими болванками, пришлось переждать. И пока стояли, напротив, в окнах обширного корпуса, вспыхивали огни.
— Это кузнечный. По металлу уже не бьют. А раскаляют его электричеством и...
— Чихать мне на него! — перебила Вера.
— Редкий цех! Японцы приезжали смотреть.
— И на японцев чихать!
Двое мужчин, занятых своей беседой, шагали мимо, один махнул рукой и крикнул:
— Охрименко тебя ищет!
— Слышишь, Охрименко! А зачем?
— И на Охрименко чихать! — сказала Вера.
А Нефедов только замотал головой:
— Ну, ты даешь!
К своему удивлению, он чувствовал себя если не легко, то облегченно, наверно потому, что ничего не мог сделать, поправить, например остановить Веру. Она смело шла напропалую, будто лучше его знала здесь все дорожки, а он боялся дотронуться до ее локтя.
В его цехе, где он работал каждый день и куда привел свою жену, машин, новорожденных, еще не ходивших по земле и не знавших ее запахов, набилось столько, словно они собрались сюда на свой новогодний бал, до которого оставалось меньше неделя. И людей было немало, в основном молодых. Вера бегала вокруг взбудораженными глазами:
— Где Нерсесян?
А Нефедов опять глядел на тесные ряды машин.
— Его здесь нет... Видишь, раскрасили, как на выставку! Но это серийные. Не веришь?
— Ты мне зубы не заговаривай. Давай Нерсесяна! — сдерживая дыхание, прошептала Вера и, увидев телефон за стеклянной перегородкой, потребовала: — Звони в завком!
— Сейчас, — сказал Нефедов, однако, потоптавшись, трусцой бросился в другой угол.
Вера рванулась за ним и остановилась. Ужасающе низко и опасно, как казалось непривычному глазу, над головой качался тяжелый корпус — сплошное железо. Его удерживали цепи, приделанные к тележке, перемещавшейся на рельсах под потолком. Корпус покачивался, и цепи хрустели...