Чужая в чужом море
Шрифт:
— Ну, да, — весело согласился он, — Мы–то уж точно хорошие ребята…
…
Возможно, этот вечер в маленькой кампании на острове Алофи сложился бы иначе, если бы Люси Хок–Карпини не уперлась в своем желании посмотреть целый диск «спагетти–вестернов» с Клинтом Иствудом – от «Грязного Гарри» до «Кровавой работы». Флер, по опыту зная, что упершуюся младшую сестру переубедить невозможно, а силовой путь решения проблемы неминуемо приведет к ссылке на кухню, оказалась перед выбором: либо смотреть что–то другое на своем ноутбуке в гордом одиночестве (что
И пяти минут не прошло, как Токо Саокео потянул носом и задумчиво сообщил:
— По–моему, пахнет tiareute.
— Я тоже чувствую, — согласиласть с ним Лаэа Лефао.
— Это из моей лодки, — сообщила Флер, — Я нарвала немного, мало ли…
— А что это такое? – поинтересовалась у нее Фэнг.
— Это такие листья. Их заваривают. Еще называется «ромашка–бикини». Были слухи, что это – растение–мутант, после термоядерных испытаний, но папа доказал, что никакой не мутант, а нормальная флора, и растет не на Бикини, а на другом конце нашего океана, на островах Новогвинейского моря. Просто раньше о нем не знали.
— Совершенно верно, — подтвердил Токо и добавил, — Эффект от нее типа, как от экстази.
— Ну, ты скажешь, — фыркнула Лаэа Лефао, — По–твоему, если гиперстимулятор, так сразу экстази? А чай, кофе, матэ, какао?
— Я, конечно, погорячился на счет экстази, но эффект специфический.
— А если эту ромашку покурить, типа как марихуану? – спросил Данте.
— Не покатит, — ответила Лаэа, — Эффект дает эфирное масло, содержащееся в tiareute.
— Как у ланкийской корицы или гавайской розы, — добавил Токо.
— Ты одно с другим не путай. Одно – афродизиак, а второе – галлюциноген.
— А tiareute к чему ближе? – спросила Рибопо.
— К первому, — сказал Тока, — Но она еще усиливает эмпатийность.
— Чего–чего? – встрял Уфти.
— Это восприимчивость и контактность, — сообщил ему доктор Линкс, — Подобный эффект встречается у многих растительных галлюциногенов. Одно время их даже применяли в психотерапевтической практике, но впоследствие это было запрещено.
— У нас не запрещено, — возразила Лаэа, — Психолог должен информировать клиента, что это психотропный препарат, а дальше – по желанию.
— От этой tiareute тоже бывают глюки? – заподозрил Данте.
— Нет, только эмпатийность и коммуникабельность.
Токо покачал головой и сказал:
— Нет грани между гипер- эмпатийностью/коммуникабельностью и галлюцинациями.
— Не поняла, что ты имеешь в виду.
— Лаэа, это же элементарно. Ты контактируешь с близким человеком и сопереживаешь ему. Усиливаем — и этот эффект переносится на любого встречного. Еще усиливаем, и чувствуем эмпатию с рыбкой, с цветком, с волной, с камнем. Это уже галлюцинации.
— Ты гонишь, — заметил Уфти, — Ладно, с волной, но с камнем это никак не возможно.
— Нет, он прав, — сказала Лаэа, — Под LSD запросто бывает эмпатия с камнем.
— А под этой бикинийской ромашкой?
— Если обожрешься ей, то и не такое будет, — предположил Данте.
— Ничего подобного, — возразила она, — Есть предел дозы, при превышении которого tiareute действует, как простой транквилизатор. Типа валерьянки.
— А если наоборот, совсем чуть–чуть, типа, гомеопатии? – спросил Уфти.
Лаэа пожала плечами.
— Наверное, будет легкий эффект, вроде хорошего настроения.
— Ага, — подтвердила Флер.
— Ты–то откуда знаешь?
— Оттуда. Это же мой папа ее исследовал.
— А вывели ее мы, папуасы, — вставил сержант, — В ту эпоху, до прихода британцев, у нас была древняя продуктивная культура. Мы вывели банан, сахарный тростник, tiareute…
— … И ныне вымершего антарктического мамонта, — поддел его Токо.
— Ты прикалываешься, — проворчал «настоящий папуас», — а я серьезно. Вот док Мак не даст соврать. Ведь это мы вывели банан и сахарный тростник, верно?
— Скорее всего, да, — подтвердил доктор Линкс.
— Вот! Понял? А первые символы алфавита «rapik» появились на папуасских щитах.
Лаэа немедленно возмутилась:
— Да щас тебе! Rapik привез в Гавайику ariki–roaroa Мауна–Оро. Когда он пришел на tiki–proa во главе foa–tupuna из Uta–Ru–Hiva, то первым делом начертил эти знаки на камнях Taputapuatea–marae, на острове Раиатеа! Поезжай и посмотри сам, если не веришь.
— А где была Uta–Ru–Hiva? – ехидно спросил Уфти, — Ага, молчишь. То–то и оно!
— Если ты намекаешь на то, что это где–то в Папуа… — начала девушка.
— Вот! – перебил он, — Заметьте, не я это сказал!
— Я, кажется, перестал улавливать предмет спора, — сообщил Линкс.
— Это про историю, — пояснил ему Токо, — Примерно в те времена, когда у вас строили Стоунхэндж, у нас была эпоха Просвещения. Как говорят, ее начал наш великий вождь Мауна–Оро. Он пришел из страны или архипелага Ута, объединил острова Полинезии, Австронезии, Останезии и Микронезии, и получилась общая страна — Гавайика.
— А «рапик» — это пиктография, которой у вас дублируют латиницу?
— Просто латиница – это международный алфавит, а рапик – это наш, — уточнил тот.
— Теперь понял… А Утафоа, соответственно, «Народ Ута», не так ли?
— Люди Ута, — поправила Лаэа, — «Foa» значит «люди».
Макс Линкс задумчиво провел ладонью по гладко выбритому подбородку.
— Гм… Люди. Народ. Вы полагаете, что есть принципиальная разница?
— Еще какая, — встрял Данте, — Люди это когда каждый соображает, что лично ему надо, и что надо соседям, коллегам… Короче другим людям. А народ это когда всем похеру.