Чужая — я

Гейл Александра

Стефан с рыком снимает пистолет с предохранителя.

— Если ты настолько веришь, что я трус и не выстрелю, то зачем держишься за Тиффани, как за страховочный трос, грозя утащить ее с собой с крыши?

— И верно, — пожимает плечами мой мучитель и… отпускает меня.

Я бы никогда в это не поверила, ведь одно дело я — человек посторонний, и совсем другое — Стефан. Тот, кто ненавидит всей душой и даже больше…

Ноги

не держат, поэтому я сажусь на колени и немного отползаю от края. Кажется, на эти два простых действия уходят все оставшиеся силы.

— Прощай, — слышу я ровный голос Стефана и щелчок спускового крючка…

Щелчок — и все. Мгновение на понимание, и я вскрикиваю от ужаса, потому что была осечка.

— Порох промок… — бормочу я обреченно. За то время, что пистолет лежал на крыше, а потом просто мок под дождем в руке Стефана, порох промок достаточно, чтобы не загореться. И мужчина, который совсем не выглядит болтуном, это знал. Он знал, что Стефан выстрелит. Это чудовище все просчитало!

— Не трус, но дурак. Что ж, я преподам тебе еще один урок послушания. Надеюсь, последний.

Мужчина хватает меня за волосы и рывком поднимает на ноги. Вскрикнув, я гляжу в безжалостные глаза, в которых нет ни проблеска колебаний, прежде чем он одним рывком притягивает меня к себе и отшвыривает на самый край. Истошный крик Стефана, который зовет меня по имени. Пальцы в последний момент цепляются за мокрый, скользкий выступ. И я срываюсь. Вниз.

Глава 17

Я просыпаюсь от толчка остановившейся машины со Стефаном на коленях. В смысле с медведем. Пока я гуляла с отцом по саду, Норт, как оказалось, перенес его в машину, очевидно подозревая, насколько хреново закончится этот вечер. Может, хотел таким образом поднять настроение, может, оставить мне напоминание о доме. Догадывался, наверное, что я туда больше не вернусь.

О том, что я вспомнила, мы не говорили.

Игнорируя стоны затекших мышц, я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что Норт со свойственным ему упрямством привез меня к себе. Зря задремала. Надо было следить за каждым его действием. Фейрстах же все-таки.

— Разворачивайся. Я поеду домой.

Нынче мой дом у Джейдена. Который еще и друг. На пару с Надин. Ага. Жизнь на сто восемьдесят за сутки. Тиффани Райт в своем репертуаре.

— Нет, — отвечает Норт и красноречиво вытаскивает ключи из зажигания.

— Неужели нельзя было хоть сегодня засунуть твое упрямство в известное место и не заставлять меня ехать на такси? — спрашиваю обреченно.

— Сначала мне нужно тебе кое-что показать.

— Показывай. Для этого обязательно подниматься к тебе?

— Обязательно!

Уже знакомый мне консьерж встречает нас с Нортом удивленной, но радостной улыбкой. Счастливое воссоединение как оно есть. Он делает комплимент медведю, полагая, что это такой милый мне подарок. Я любезно сообщаю, что медведя зовут Стефаном. Норт старательно делает вид, что ничего странного не происходит, что к нему в квартиру не шляются в произвольном порядке то шатенка, то рыжая, то снова шатенка (без ключей при том), то снова рыжая, то еще раз шатенка, но с медведем с именем брата Норта в руках. Глупая такая шатенка, очень-очень глупая.

Как я могла не догадаться, что мать продала меня за тридцать сребреников?

Поднявшись в логово Норта, я застываю столбом на пороге, обозначая свое нежелание проходить и даже задерживаться. До поры до времени меня так и оставляют, но, «настроив эфир», мой настойчивый сопровождающий зовет меня пройти. Правда, едва я приближаюсь, он закрывает крышку экрана, делает жест, не позволяющий начать возмущаться.

— Прежде я скажу тебе вот что: как будущий юрист ты много раз допускала непростительную ошибку. И сегодня она ударила по тебе рикошетом, — говорит он, после чего все же открывает крышку ноутбука, и мной завладевает злость.

Только на мгновение, потому что если первое, что мне бросилось в глаза: обнаженное тело (мое), то дальше включился мозг, и я разглядела остальное. Отметины на коже. Свежие синяки. Фотографии с проставленными в углу датами. Мозг флегматично отмечает, что за то время, что я была у Норта, мама била меня пять раз. К лету случаи участились.

Мне живо вспоминается момент, когда однажды ночью я проснулась и увидела, что Норт меня фотографирует. Я не поняла зачем, а он не растерялся и превратил все в пикантную фотосессию. Ее он, слава богу, хранит отдельно, иначе у меня от одних воспоминаний жар к щекам приливает.

Оказывается, запечатлел Норт вовсе не мою красоту. Он собирал улики. Возможно, доказательства своей невиновности.

— Я видел пару чеков, — говорит он негромко. — Билеты на автобус ты покупаешь безналично. Если закажешь выписку по карте, то, соотнеся даты, сможешь доказать, что фотографии свежих отметин совпадают с посещениями родительского дома. И это должна была сделать ты. А еще лучше обратиться в больницу, чтобы были врачебные свидетельства. Не спрашивать Хилари, психика которой исковеркана так же сильно, как твоя.

Да, с Хил я ошиблась. Поддержи она меня, и ничто бы не остановило мать от того, чтобы ударить младшую дочь, стоит отцу переступить порог дома.

Я поворачиваюсь к нему онемелая, оцепенелая. У меня закончились эмоции, закончилось удивление. Пару секунд Норт смотрит на меня, явно прикидывая, стоит ли вообще со мной сейчас разговаривать. И делает вывод, что это бесполезно.

— Так, ладно, — говорит он. — Сейчас ты ляжешь спать. Здесь.

Он явно рассчитывал, что я начну спорить, но день оказался ровно настолько изматывающим, что теперь я покорно разворачиваюсь и плюхаюсь на диван, притягивая к груди медведя.